Человек находит друга. Конрад Лоренц. Ч.1

Введение. Человек и домашние животные.
Как, вероятно, все это началось.
Два источника преданности.
Собачьи личности.
Обучение.
Собачьи обычаи.
Хозяин и собака.
Собаки и дети.
Как выбрать собаку.
Призыв к тем, кто разводит собак.
Введение. Человек и домашние животные.
"Необходимость обрекает их Жить с человеком - на его
лугах. В его дворе иль у него в дому. И часто нам являет их пример,
Сколь дорогую цену он берет За покровительство" - Купер.
Прогулка в зимний полдень Сегодня я
позавтракал поджаренным хлебом с колбаской. И колбасой и жиром, на
котором поджаривался хлеб, я был обязан свинье, которую знавал
очаровательным юрким поросенком. Однако, едва она вышла из этого нежного
возраста, я прекратил с ней всякое знакомство, дабы избавить свою
совесть от угрызений, когда придет неизбежный час. Я уверен, что, если
бы мне пришлось самому убивать животных, которых я ем, на мой стол
никогда не попадали бы существа, по интеллектуальному уровню выше рыбы
или - в крайнем случае - лягушки. Разумеется, снимать с себя таким
способом ответственность - чистейшей воды лицемерие. Но в любом случае
отношение человека к животным, которых он выращивал для еды, носит
противоречивый характер. У фермеров оно определяется вековыми традициями
и давно уже вылилось в строго определенную, почти ритуальную форму
поведения, что полностью освобождает их от ощущения моральной
ответственности и вины. Для человека же, профессионально занимающегося
изучением умственных способностей животных, эта проблема приобретает
совсем иное освещение. С его точки зрения, необходимость убивать
домашних животных куда более тягостна, чем отстрел дичи. Охотник
незнаком со своей добычей лично - во всяком случае, он сам ее не
выращивал. А главное, дикие звери знают, что им постоянно грозит гибель.
В моральном аспекте свернуть голову домашнему гусю, доверчиво
тянущемуся к вам за кормом, куда труднее, чем, затратив немало терпения и
физических усилий, подстрелить его дикого собрата, который не только
знает о подстерегающей его опасности, но и имеет возможность избежать
ее. Однако позиция человека по отношению к тем домашним животным,
которых он не ест, а использует для других целей, пожалуй, еще более
сомнительна, чем его позиция по отношению к тем, которых он потребляет в
пищу и которые до своей обычно быстрой и безболезненной смерти ведут
легкую и беззаботную жизнь. Судьба лошади, чье существование по мере
приближения старости становится все более тяжким, слишком трагична,
чтобы на ней хотелось останавливаться. К наименее приятным чертам
взаимоотношений человека и домашних животных относится хладнокровие, с
которым он забивает телят и даже самих коров, когда, выдоенные досуха,
они перестают "оправдывать себя". Только с самой широкой биологической
точки зрения, рассматривая не индивидуальные особи, а вид в целом, мы
можем считать связь между человеком и домашними животными взаимовыгодным
"симбиозом". Ведь как и лошадь, и корова, и овца, и прочие домашние
животные получили от своего одомашнивания бесспорную выгоду, поскольку
их дикие предки, не способные существовать в цивилизованных странах,
давно уже вымерли. К тому же человек никогда не брал на себя по
отношению к ним никаких моральных обязательств, и, собственно говоря, он
обращается с ними так, как в древности даже высокоцивилизованные народы
обращались с пленниками, захваченными на войне. А в первобытные времена
таких пленников нередко просто ели. И победители при этом испытывали
куда меньше нравственных сомнений, чем испытывал их сегодня утром я,
завтракая колбасой.
Только два вида животных стали членами
домашнего круга человека не как пленники и были приручены не с помощью
принуждения. Я имею в виду собаку и кошку. Их объединяют два момента -
оба они хищники и у обоих человек использует их охотничьи способности. А
во всем остальном, и главное - по характеру своих отношений с
человеком, они разнятся между собой, как день и ночь. Нет другого
животного, которое так кардинально изменило бы весь образ жизни, всю
сферу своих интересов, стало бы до такой степени домашних, как собака; и
нет другого животного, которое за долгие века своей связи с человеком
изменилось бы так мало, как кошка. Утверждение, что кошки, если
исключить несколько декоративных пород, вроде ангорской или сиамской, в
сущности, вовсе не домашние животные, а подлинно дикие существа, - во
многом справедливо. Кошка, сохраняя полную независимость, предпочитает
селиться в домах и хозяйственных постройках человека по той простой
причине, что нигде больше мыши не водятся в таком количестве. Сила
обаяния собаки заключена в глубине дружбы и крепости духовных уз,
которые связывают ее с человеком, а очарование кошки объясняется как раз
тем, что она не вступила с ним в тесный контакт, что она охотится в его
конюшнях и амбарах с таинственной и недоступной даже тогда, когда нежно
трется о ноги хозяйки или ублаготворено мурлычет у огня. Для меня
мурлыкающая кошка - это символ домашнего очага, уютного покоя. Мне было
бы так же трудно обойтись без кошки в моем доме, как и без собаки,
которая трусит со мной по улице или по лугу. С самого раннего детства я
всегда был окружен собаками и кошками, и в этой книге я расскажу о них.
Деловитые друзья советовали мне написать отдельную книгу про собак и
отдельную книгу про кошек, потому что люди, любящие кошек, часто не
выносят собак. На мой взгляд, истинная любовь к животным и понимание их
доказывается как раз тем, что один и тот же человек испытывает симпатию и
к собакам и к кошкам, умея ценить особые качества как тех, так и
других. А потому эту маленькую книгу я посвящаю всем тем, кто любит и
понимает и собак, и кошек.

Два источника преданности.
Все, кому приходилось иметь больше одной собаки,
знают, насколько различными бывают собачьи индивидуальности. Нет двух
абсолютно похожих друг на друга собак, как нет и двух абсолютно
одинаковых людей - даже среди близнецов. Но, выявляя конкретные черты
каждого данного человеческого характера и объединяя их в категории,
можно до известной степени объяснить различные темпераменты, хотя
подобный анализ из-за бесконечного разнообразия изучаемого материала
никогда не достигнет статуса точной науки. Собачья индивидуальность
много проще, а потому нам гораздо легче объяснить особенности различных
характером, рассматривая развитие определенных "характерологических"
черт и их сочетания у данного индивида.
Конечно, я не собираюсь
проводить в этой книге научное исследование характерологических черт
домашней собаки, но тем не менее попробую показать, как взаимодействие
некоторых врожденных особенностей поведения, и в частности двух из них,
создает чрезвычайно широкую гамму собачьих характеров, на первый взгляд
кардинально различающихся между собой. Именно эти два выделенных мною
свойства в первую очередь определяют отношение собаки к ее хозяину, а
потому они представляют большой интерес для любителей собак. Преданность
собаки хозяину возникает из двух совершенно разных источников. Во
многом она объясняется теми узами, которые связывают дикую собаку с
матерью только в детском возрасте, а у домашней собаки сохраняется на
всю жизнь и вместе с рядом других моментов способствует тому, что
некоторые детские черты характера не исчезает и когда животное
становится взрослым. Другой корень преданности заложен в той верности,
которая связывает рядовую собаку с вожаком стаи или же возникает из
привязанности, питаемой отдельными членами семьи друг к другу. У собак с
волчьей кровью этот корень уходит гораздо глубже, чем у потомков
шакала, и по очевидной причине: сохранение стаи играет гораздо большую
роль в жизни волка, чем в жизни шакала. Если взять в дом щенка
неодомашненного представителя семейства собачьих и растить его как
собаку, легко можно вообразить, будто потребность дикого детеныша в
заботе и уходе равнозначна той пожизненной связи, которая существует
между большинством наших домашних собак и их хозяевами. Пленный волчонок
обычно бывает робким, предпочитает темные углы и явно боится пересекать
открытые пространства. Он в высшей степени недоверчив к незнакомым
людям и, если такой человек попробует его погладить, может яростно и без
предупреждения вцепиться в ласкающую руку. Он уже с рождения весьма
склонен кусаться от страха (по-немецки таких животных называют
"ангстбайсер"), но к хозяину волчонок привязывается и полагается на него
точно так же, как щенок. Если речь идет о самке, которая при нормальном
ходе событий, вырастая, начинает воспринимать самца-вожака как
"хозяина", опытным дрессировщикам иногда удается занять место такого
вожака в тот период, когда детская зависимость самки сходит на нет, и
таким образом обеспечить себе ее привязанность и в дальнейшем.

Один венский полицейский сумел добиться такой преданности от своей
знаменитой волчицы Польди. Но того, кто воспитывает волка-самца, ждет
неминуемое разочарование - как только волк становится взрослым, он
внезапно перестает подчиняться хозяину и держится абсолютно независимо. В
его поведении по отношению к бывшему хозяину не проявляется ни злобы,
ни свирепости - он по-прежнему обходится с ним как с другом, но ему
больше и в голову не придет слепо повиноваться хозяину, и, возможно, он
даже попытается подчинить его себе и стать вожаком. Учитывая силу
волчьих зубов, не приходится удивляться, что эта процедура иногда
приобретает довольно кровавый характер. То же произошло с динго,
которого я взял на пятый день его жизни, подложил к кормящей собаке и
воспитывал, не жалея времени и сил. Эта дикая собака не пыталась
подчинить меня себе или искусать, но, став взрослой, она постепенно
утратила прежнюю послушность, причем происходило это весьма любопытным
образом. Пока мой динго был щенком, его поведение ничем не отличалось от
поведения обыкновенной собаки. Когда я наказывал его за какую-нибудь
провинность, он выражал свое раскаяние на обычный собачий манер, то есть
пытался умиротворить разгневанного хозяина выражениями покорности и
мольбы, причем успокаивался, только когда добивался ласки, означающей
прощение. Однако, когда ему исполнилось полтора года, его поведение
коренным образом изменилось - он все еще без сопротивления принимал
наказание, даже побои, но едва все кончалось, как он встряхивался,
дружески вилял мне хвостом и убегал, приглашая меня погоняться за ним.
Иными словами, наказание никак не влияло на его настроение и не
производило на него ни малейшего действия, вплоть до того, что он мог
тут же повторить преступление, за которое только что понес справедливую
кару, например, вновь покуситься на жизнь одной из самых ценных моих
уток. В том же возрасте он утратил всякое желание сопровождать меня во
время прогулок и просто убегал, куда хотел, не обращая никакого внимания
на мои команды. Тем не менее я должен подчеркнуть, что пользовался
самым теплые его расположением, и, когда бы мы ни встречались, он
приветствовал меня с соблюдением полного собачьего церемониала.

Не следует ждать, что дикое животное будет обходиться с человеком иначе,
чем с особями своего вида. Мы еще вернемся к этому вопросу, когда будем
рассматривать отношения между людьми и кошками. Мой динго, совершенно
несомненно, питал ко мне самые горячие чувства, но покорность и
послушание тут просто ни при чем. Одомашненные собаки, в которых
преобладает шакалья кровь, всю жизнь остаются в той же зависимости от
своего хозяина, в какой находятся молодые дикие собаки от взрослых. И
это не единственная детская черта, которую в отличие от дикой собаки они
сохраняют до конца жизни. Короткая шерсть, хвост кольцом и висячие уши,
свойственные многим породам, а главное, укороченная морда и выпуклость
черепа, которые мы уже видели у торфяной собаки (Canis familiaris
palustris), - эти черты характеризует у диких форм только молодых
животных, но у домашней собаки сохраняются на протяжении всей ее жизни.
Как и большинство характерологических черт, инфантильность может быть и
достоинством и недостатком - все зависит от степени. Собаки, полностью
ее лишенные, хотя и интересны своей независимостью, хозяину особой
радости не доставляют, так как они неисправимые бродяги и лишь время от
времени снисходят до посещения дома своего владельца (слово "хозяин" тут
явно не подходит). С возрастом такие собаки часто становятся опасными,
так как, лишенные типичной собачьей покорности, они могут искусать или
сбить с ног человека, словно другую собаку. Однако, осуждая дух
бродяжничества и сопутствующее ему отсутствие верности хозяину или
месту, я должен добавить, что избыток юношеской зависимости может, как
ни странно, привести почти к тем же результатам, к каким приводит полное
ее отсутствие. Хотя у большинства наших домашних собак истоки их
преданности лежат именно в этой, до известной степени сохраняющейся
инфантильности, избыток ее дает противоположную картину. Такие собаки
чрезвычайно ласковы со своими хозяевами - а заодно и со всеми другими
людьми.
В "Кольце царя Соломона" я уже сравнивал этот тип собак с
избалованными детьми, которые каждого мужчину называют "дядей" и любому
незнакомому человеку навязывают свою непрошеную дружбу. И дело не в
том, будто такая собака не знает своего хозяина, - наоборот, она
радуется его приходу и приветствует его более восторженно, чем других,
после чего охотно убегает с первым встречным. Подобная неразборчивая
дружелюбность ко всему роду человеческому, несомненно, порождается
сильнейшей инфантильностью - это доказывается всем строем поведения
подобных собак. Они всегда излишне склонны к игре, и много времени
спустя после того, как им исполнится год и все их нормальные ровесники
успеют давно остепениться, они все еще грызут хозяйские шлепанцы и
наносят смертельные раны занавескам, а главное - сохраняют рабскую
покорность, которая у других собак при взрослении быстро сменяется
здоровой уверенностью в себе. Полаяв из чувства долго на незнакомого
человека, такая собака угодливо валится перед ним на спину, стоит ему
строго заговорить с ней. И тот, кто держит ее поводок, для нее уже
грозный и всемогущий хозяин.
Счастливая середина между слишком
зависимой и слишком независимой собакой - это и есть идеал истинно
преданной собаки. Этот идеал встречается далеко не так часто и уж, во
всяком случае, гораздо реже, чем кажется среднему владельцу собаки.
Определенная степень непреходящей инфантильности необходима, чтобы
собака питала к своему хозяину любовь и преданность, но ее избыток
заставляет собаку так же покорно обожать всех людей без разбора. Поэтому
лишь относительно немногие собаки будут действительно защищать своего
хозяина от хулигана: хотя они вовсе не остаются равнодушными к тому, что
на хозяина кто-то напал, однако человек вообще внушает им благовейное
почтение, и они не в состоянии причинить ему вред. Преданность собак,
принадлежащих к тем породам, в жилах которых течет какая-то для волчьей
крови, принципиально отлична от преданности наших центрально-европейских
пород, ведущих, по-видимому, свое происхождение непосредственно от
шакалов. Вряд ли существуют породы, восходящие прямо к волкам: есть все
основания считать, что человека в то время, когда он начал селиться в
арктических областях, где вошел в соприкосновение с тундровым волком,
уже сопровождали собаки шакальей крови. Скрещивание волков с домашними
собаками северных народов произошло, очевидно, сравнительно поздно и уж,
во всяком случае, гораздо позднее, чем первое приручение шакала.
Поскольку волк сильнее и выносливее, могла возникнуть потребность в
породах со значительным преобладанием волчьей крови, а свирепость и
неукротимость, вероятно, не слишком беспокоили обитателей Крайнего
Севера - прирожденных дрессировщиков, умеющих справляться с самыми
независимыми псами. Непосредственным результатом этого большого и
сравнительно недавнего прилива волчьей крови явилось значительно
ослабление в "волчьих" породах черт одомашненности, и в частности,
непреходящей инфантильности. Она заменяется зависимостью совсем иного
типа, которая обязана своим происхождением специфически волчьим
особенностям.
Если шакал в основном ест падаль, то волк -
настоящий хищник и зимой нуждается в помощи своих собратьев, охотясь на
крупных травоядных - его единственный корм в эту пору года. Чтобы
обеспечить себя достаточным количеством пищи, волчья стая вынуждена
покрывать большие расстояния, а результаты охоты зависят от взаимной
поддержки в те минуты, когда ее членам удается затравить дичь. Строгая
организация стаи, беззаветная преданность вожаку и безоговорочная
взаимная выручка - вот необходимые условия успешного выживания этого
вида в тяжелой борьбе за существование. Такие волчьи свойства полностью
объясняют сущность весьма заметных различий в характере "шакальих" и
"волчьих" собак - различий, очевидных для всех, кто по-настоящему
понимает собак. Первые относятся к своим хозяевам как к
собакам-родителям, вторые видят в них скорее вожаков стаи и ведут себя с
ними соответственно. Покорности инфантильной шакальей собаки у волчьей
собаки соответствует гордая "мужская" лояльность, в которой подчинение
играет весьма малую роль, а рабская покорность - никакой. Волчья собака в
отличие от шакальей вовсе не видит в хозяине чего-то вроде помеси отца и
бога, для нее он скорее товарищ, хотя ее привязанность к нему гораздо
прочнее и не переноситься с легкостью на кого-нибудь другого. Это
"однолюбие" развивается в молодых волчьих собаках весьма своеобразно - в
определенный момент детская зависимость от родителей четко сменяется
взрослой преданностью вожаку стаи, причем это происходит, даже когда
щенок растет в изоляции от себе подобных, а "собака-родитель" и "вожак
стаи" воплощены в одном человеке.

Собачьи личности.

В этой главе я попытаюсь на конкретных примерах
проиллюстрировать, каким образом упоминавшиеся выше характерологические
черты проявляются в индивидуальных особенностях отдельных собак. При
этом я буду исходить из общего деления собак на две противоположные
группы по признаку либо полного сохранения детской зависимости, либо
столь же полного ее отсутствия в сочетании с соответствующей степенью
преданности вожаку со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я начну с
рассказа о собаке, чья на первый взгляд трогательная детская
привязанность к хозяину принимала настолько преувеличенные формы, что
это был уже не пес, а какая-то пародия. Речь пойдет о таксе по кличке
Кроки, которую подарил мне добрый дядюшка, плохо разбиравшийся в
животных.
Я был тогда еще совсем маленьким мальчиком, но уже
заядлым натуралистом. Кличку Кроки песик получил потому, что мой добрый
родственник сначала облагодетельствовал меня крокодильчиком, но тот
наотрез отказывался есть (мне не удавалось нагревать мой террариум до
нужной температуры), и мы обменяли его в зоологическом магазине на
животное, наиболее напоминавшее его внешне, - на аристократическую таксу
с очень длинным туловищем и очень короткими лапами. Этот кобелек
действительно был похож на крокодила, его отвислые уши подметали пол в
буквальном смысле слова. Его отличало ласковое дружелюбие: и при первой
же встрече он приветствовал меня как давно потерянного хозяина. Конечно,
это мне очень льстило, пока я не заметил, что Кроки точно так же
встречает всех и каждого. Его томила бурная любовь ко всему роду
человеческому без всяких исключений. Он никогда ни на кого не лаял и,
хотя, возможно, я и мои близкие нравились ему больше остальных людей,
без колебаний следовал за первым позвавшим его человеком, если нас не
оказывалось поблизости. С возрастом Кроки не избавился от своей страсти,
и нам постоянно приходилось уводить его из соседних и не соседних
домов, куда он отправлялся погостить. В конце концов моя двоюродная
сестра, питавшая слабость к этой красивой таксе, взяла ее к себе, и
Кроки обосновался к нее в Гринцинге (пригороде Вены), где продолжал
вести тот же рассеянный образ жизни. Он на самые разные сроки поселялся
то у одних, то у других знакомых, и несколько раз его крали и продавали
простодушным людям, которых пленяла его "преданность". Возможно, крал
Кроки один и тот же вор, который, ознакомившись с его привычками, сделал
из него статью постоянного и довольно приличного дохода.

Диаметральной противоположностью этой такте я назвал бы Волка, одну из
двух собак, которые живут у нас сейчас. Впрочем, вряд ли можно сказать,
что он "живет у нас". Это типичная независимая волчья собака, в
характере которой нет ни капли инфантильности, и она никому не
подчинена; собственно говоря, Волк явно считает себя вожаком нашей
"стаи". Объяснение его характера кроется в истории его жизни. Период,
когда волчья собака навеки отдает свою привязанность одному какому-то
человеку (период "запечатления"), наступает у нее сравнительно рано -
примерно на пятом месяце жизни. Мне как-то пришлось дорого заплатить за
свою неосведомленность в этом вопросе. Первую нашу суку чау-чау я купил в
подарок жене ко дню рождения и, желая сделать ей сюрприз, попросил мою
двоюродную сестру подержать щенка (которому было около шести месяцев)
оставшуюся неделю у себя. Хотите верьте, хотите нет, но этих семи дней
оказалось достаточно, чтобы маленькая чау-чау раз и навсегда отдала свою
любовь моей кузине, что несколько снизило ее подарочную ценность. Хотя
кузина бывала у нас редко, упрямая чау-чау явно считала своей законной
владелицей ее, а не мою жену. Правда, она постепенно привязалась к жене,
но, несомненно, эта привязанность была бы куда более горячей, если бы я
принес ее из питомника прямо домой. Даже много лет спустя она охотно
ушла бы от нас к своей первой "хозяйке". Период, во время которого такая
собака выбирает себе хозяина, может миновать бесплодно, если она будет
оставаться в питомнике слишком долго либо по какой-то другой причине для
нее не найдется подходящего хозяина. И в том и в другом случае
складывается своеобразный, абсолютно независимый собачий характер,
олицетворенный, в частности, в Волке.
Он родился вскоре после
окончания второй мировой войны, когда остро ощущалась нехватка
продовольствия, но моя жена сохранила его, чтобы сделать мне подарок,
так как думала, что я вот-вот вернусь домой. К несчастью, вернулся я
далеко не так скоро, и Волку в период запечатления не к кому было
привязаться. Его маленькая сестра жила (и до сих пор живет) в соседней
деревне у трактирщика, страстного любителя собак, особенно чау-чау. Волк
довольно скоро отыскал свою сестру в роскошном новом доме и в возрасте
семи месяцев переселился туда. Одновременно, используя свойственное ему
надменное обаяние, он втерся минимум в два других дома, и было время,
когда четыре семьи наивно считали себя единственными хозяевами этого
великолепного пса. Когда я наконец вернулся домой, Волку исполнилось уже
полтора года. Держась с ним тактично и ненавязчиво, я сумел завоевать
его доверие настолько, что он по доброй воле сопровождал меня в далеких
прогулках, хотя я, безусловно, не мог гарантировать, что ему вдруг не
взбредет в голову расстаться со мной и отправиться по каким-то другим
свои делам. Он послушно бежал за моим велосипедом, только если мне
удавалось заманить его подальше. В неисследованных местах, куда собака
не забредает во время своих самостоятельных экскурсий и где она
чувствует себя уверенной только рядом со знакомым человеком, отношения
собаки к хозяину уподобляется отношению волка к вожаку стаи, ведущему ее
через чужую территорию. В результате человек обретает в глазах собаки
статус волка-вожака, и я не знаю лучшего способа заставить собаку
признать в вас хозяина. Чем менее привычна окружающая обстановка, тем
более тесным становится контакт между собакой и вами, а потому наиболее
эффективны ситуации, в которых собака ощущает полную рассеянность.
Возьмите выросшую в деревне собаку в город, где ее уверенность в себе
будет подорвана воздействием множества незнакомых раздражителей -
трамваями, автомобилями, неведомыми запахами, чужими людьми, - и самая
непокорная собака из страха лишиться единственного друга пойдет рядом с
вами как вымуштрованный полицейский пес. Конечно, не следует приводить
собаку туда, где она будет испытывать панический ужас, так как, хотя в
первый раз она и проявит безупречное послушание, во второй раз вы ее
туда уже не заманите, а попытка насильно тащить на поводке собаку с
сильным характером приведет к результатам противоположным тому, которого
вы добиваетесь.
Мне удалось настолько заслужить уважение Волка,
что он перебрался из трактира к нам и признал меня хозяином - в том
смысле, что сопровождал меня повсюду, даже в места, ему неприятные. Но
этим все и исчерпывалось. Послушание было ему абсолютно чуждо, и он
по-прежнему часто пропадал из дому. До самого последнего времени он
регулярно отсутствовал по субботам и воскресеньям. Я заметил это потому,
что его никогда не оказывалось под рукой, когда мне хотелось показать
его друзьям, приезжавшим погостить к нам на эти дни. Тайна раскрылась
быстро - вечер субботы и все воскресенье Волк проводил... в трактире.
По-видимому, он обнаружил, что именно в это время может рассчитывать на
наиболее лакомое угощение, да и присутствие двух красавиц чау-чау тоже,
вероятно, располагало его чувствовать себя там как дома. Довольно
поверхностная дружба, связывающая меня с Волком, служит мне неистощимым
источником полезных сведений и развлечения.
Исследователю
психологии животных крайне интересно изучать собаку, не чувствующую себя
обязанной верностью ни одному человеку, а Волк - первая собака этого
типа, с которой мне довелось близко познакомится. И очень смешно, как
все (включая и меня самого), кто знаком с этим гордым, властным псом,
чувствуют себя польщенными, если он величественно почтит их знаком
своего расположения.
Описав таксу Кроки и чау-чау Волка, которые
по диаметрально противоположным причинам не обрели настоящего контакта с
хозяином, я перейду к третьей собачьей личности и расскажу о характере
моей овчарки Стаси. В ее отношении к хозяину счастливо сочетались
сильная детская зависимость, полученная от бабушки Титы, и
исключительная преданность вожаку, унаследованная от предков с волчьей
кровью. Стаси родилась у нас в доме ранней весной 1940 года, и ей было
семь месяцев, когда я объявил ее своей личной собакой и занялся ее
воспитанием. В ее внешности, как и в ее темпераменте, необыкновенно
удачно сочетались особенности немецких овчарок и чау-чау. Острая волчья
морда, широкие скулы, раскосые глаза, короткие пушистые уши, короткий
мохнатых хвост, а главное - удивительно пластичные и изящные движения
делали ее похожей на миниатюрную волчицу. Только огненная,
золотисто-рыжая шерсть выдавала в ней кровь шакалов. Но по-настоящему
золотым у нее был характер. Она с удивительной быстротой постигла азы
собачьего воспитания - послушно ходила рядом, как с поводком, так и без
него, садилась и ложилась. Она сама научилась соблюдать чистоту в доме и
не трогать домашнюю птицу, так что этих правил ей внушать не пришлось.
После двух кратких месяцев судьба разлучила нас - 2 сентября 1940 года я
уехал читать курс психологии в Кенигсбергском университете, расставшись
с семьей, домом и собаками. Когда я вернулся на рождественские
каникулы, Стаси обезумела от радости, доказывая, что ее великая любовь
ко мне не изменилась. Она по-прежнему четко выполняла команды, которым я
ее научил, и во всех отношениях была той же самой собакой, с которой я
расстался четыре месяца назад. Но когда я начал собираться в дорогу,
разыгралось несколько трагических сцен. Многим любителям собак,
несомненно, самим приходилось переживать нечто подобное. Еще до того,
как я принялся упаковывать чемоданы - видимый знак отъезда, - Стаси
заметно приуныла и отказывалась отойти от меня хотя бы на шаг. Когда я
выходил из комнаты, она с нервной поспешностью вскакивала и бежала за
мной, сопровождая меня даже в ванную комнату. Когда вещи были уложены и
мой отъезд стал неминуемой реальностью, тоска бедняжки Стаси сменилась
отчаянием, почти неврозом. Она отказывалась есть, ее дыхание стало
ненормальным - очень неглубоким, перемежающимся судорожными вздохами. Мы
решили запереть ее перед мои уходом, чтобы она не бросилась за мной.
Но, как ни странно, Стаси, которая последние дни не оставляла меня ни на
минуту, тут вдруг убежала в сад и не выходила на мой зов. Послушнейшая
из собак внезапно стала своевольной, а поймать ее мы не сумели. Когда
наконец в сопровождении обычной свиты детей и ручной тележки с багажом я
отправился на вокзал, шагах в пятидесяти за нами следовала собака
самого дикого вида - хвост у нее был опущен, шерсть на загривке стояла
дыбом, глаз сверкали безумием. Я сделал еще одну попытку поймать Стаси,
но у меня ничего не получилось. Даже когда я вошел в вагон, она
продолжала сохранять вызывающую позу взбунтовавшейся собаки и, прижав
уши, подозрительно следила за мной с безопасного расстояния. Поезд
тронулся, а Стаси все еще стояла неподвижно. Однако, когда поезд набрал
скорость, она внезапно метнулась вперед, стрелой промчалась вдоль
состава и вскочила в него на три вагона впереди того, на площадке
которого я продолжал стоять, чтобы согнать ее в случае необходимости. (В
Англии вагоны поездов местного следования снабжены с обоих концов очень
широкими площадками). Я кинулся по вагонам вперед и, схватив ее за
загривок и основание хвоста, сбросил с поезда, который к этому времени
шел уже очень быстро. Стаси ловко приземлилась на все четыре лапы.
Насторожив уши и наклонив голову, в позе, в которой уже не было ничего
вызывающего, она смотрела вслед поезду, пока он не скрылся из виду.

Вскоре после моего возвращения в университет я получил тревожные
известия о Стаси: она передушила многих соседских кур, завела привычку
бесцельно бродить по окрестностям, разучилась вести себя в доме и не
желала никому подчиняться. Она сохраняла ценность только как сторожевая
собака, потому что со дня на день становилась все более свирепой. После
того как Стаси совершила целый ряд преступлений, включая несколько
массовых истреблений кур, кровопролитный налет на крольчатник и,
наконец, превращение в лохмотья брюк почтальона, она была низведена до
положения дворовой собаки и в унылом одиночестве сидела на веранде у
западной стены дома. То есть одинокой она была только в смысле
человеческого общества, так как делали большую и удобную конуру с
красавцем динго, о котором я уже рассказывал во второй главе. Таким
образом, с января по июнь она просидела взаперти, точно пленный дикий
зверь, и вместе с диким зверем. Вернувшись в Альтенберг в конце июня, я
сразу пошел в сад повидаться со Стаси. Едва я начал подниматься на
веранду, как Стаси и динго бросились мне навстречу с той свирепостью, на
которую способны только собаки, лишенные свободы. Я остановился на
верхней ступеньке, а они приближались с рычанием и лаем, так как ветер
относил мой запах в сторону. Я решил проверить, когда они узнают меня
зрительно, но до этого дело не дошло. Внезапно Стаси учуяла меня, и
дальнейшего я никогда не забуду: она резко остановилась и замерла, как
статуя. Шерсть у нее на загривке еще стояла дыбом, уши еще были прижаты,
а хвост опущен, но ее ноздри уже широко раздувались, ловя весть,
которую нес ей ветер. Затем шерсть легла, по телу пробежала дрожь, и она
поставила уши торчком. Я думал, что она кинется ко мне вне себя от
восторга, но этого не произошло. Душевные страдания, которые были
настолько интенсивны, что изменили всю ее личность и заставили такое
восприимчивое существо на много месяцев забыть все правила поведения, не
могли исчезнуть без следа в одну секунду. Задние ноги Стаси
подогнулись, морда задралась, горло задергалось, и многомесячные муки
нашли уход в жутких и тем не менее прекрасных звуках волчьего воя. Она
выла долго, не меньше полминуты, а потом молнией кинулась на меня. Я
оказался в центре тайфуна собачьей радости. Она прыгала мне на плечи,
чуть не сорвала с меня пиджак - она, Стаси, сдержанная, корректная,
обычно ограничивающаяся свое приветствие легким помахиванием хвоста, а
для выражения любви клавшая голову мне на колени, не больше; она,
молчаливая Стаси, теперь свистела, как паровоз, и визжала даже еще более
пронзительно, чем минуту назад выла. Потом она отпрыгнула в сторону,
подбежала к калитке и оглянулась на меня через плечо, умоляя, чтобы я ее
выпустил. Для нее само собой разумелось, что с моим приездом ее арест
кончился и она опять может вести прежнюю жизнь. Как не позавидовать
крепости этой нервной системы! Душевная травма, едва ее причина исчезла,
не оставила никаких следов, кроме тех, для уничтожения которых
достаточно было повыть полминуты и полторы минуты исполнять пляску
восторга, после чего собака уже готова была вернуться к нормальному
существованию!
Когда я направился в дом, жена, увидев, что рядом
со мной бежит Стаси, вскрикнула: "Боже мой! Куры!" Но Стаси даже не
взглянула на кур. Вечером, когда я взял ее в комнаты, жена предупредила
меня, что Стаси теперь "не следит за чистотой". Однако манеры Стаси
вновь стали безупречными. Она по-прежнему помнила и исполняла все, чему я
ее обучил, то есть была точно той же собакой, какой ее сделали неполных
два месяца занятий со мной. В течение девяти месяцев глубочайшей
собачьей тоски она преданно сохраняла все, что получила от меня. И
теперь для Стаси начались недели ничем не омраченного блаженства. Во
время летних каникул она была моей неразлучной спутницей, и мы почти
ежедневно совершали длинные прогулки по берегу Дуная, и иногда и
купались. Но всему наступает конец, и, когда пришла пора упаковывать
чемоданы, возникла опасность, что уже описанная трагедия повторится
вновь. Стаси притихла и уныло ходила за мной по пятам. На сей раз тот
бесспорный факт, что собака не понимает смысла человеческих слов, стоил
бедняжке Стаси немало мучений. Я решил взять ее с собой, но не мог
объяснить ей этого. Сколько ни повторял я ей, что не брошу ее, она все
время оставалась в крайне нервном напряжении и не отходила от меня ни на
шаг. Однако под конец мне все же удалось вывести ее из этого состояния.
Незадолго до отъезда Стаси снова уединилась в саду, по-видимому, с теми
же намерениями, что и в прошлый раз. Я оставил ее в покое до самой
последней минуты, а затем позвал таким голосом, каким обычно звал на
прогулку. Тут она все поняла и в восторге запрыгала вокруг меня. Однако
побыть с хозяином Стаси было суждено лишь несколько месяцев, потому что в
октябре меня призвали на военную службу. При расставании повторилась
былая трагедия с той только разницей, что Стаси сбежала и два месяца
вела дикую жизнь в предместьях, совершая одно преступление за другим. Я
твердо уверен, что именно она была таинственной "лисицей", опустошившей
крольчатник на загородной вилле одного муниципального советника. В конце
декабря Стаси, худая как скелет, со слезящимися глазами и воспаленным
носом, вернулась домой, и моя жена окружила ее заботливым уходом. Однако
держать Стаси в доме после того, как она поправилась, оказалось
невозможным, и ее отослали в зоопарк, где она делила клетку с огромным
таежным волком, который стал ее супругом. К сожалению, этот брачный союз
оказался бесплодным. Позже, когда я работал невропатологом в тыловом
госпитале, мне удалось взять ее к себе. Потом меня отправили на фронт, а
Стаси и ее шестерых щенят я отослал в Вену, в Шенбруннский зоопарк, где
в самом конце войны она погибла во время воздушного налета. Но один из
наших альтенбергских соседей купил ее сына, и все наши нынешние собаки -
это его потомство. Хотя Стаси провели со своим хозяином меньше половины
своей шестилетней жизни, она была самой верной собакой из всех, с
которыми мне приходилось иметь дело, - а мне приходилось иметь дело с
очень большим числом собак.

Обучение.
Существует множество книг об обучении собак,
написанных людьми гораздо более компетентными, чем я, и у меня нет
намерения превращать эту главу в трактат о собачьем воспитании. Я хочу
только поговорить о нескольких легко прививаемых навыках, которые
облегчают взаимоотношения любого владельца с его подопечной. Обычному
современному владельцу собаки вряд ли окажется полезным пес, приученный
по команде "брать вора", или приносить тяжелые предметы, или разыскивать
потерянные вещи, - мне хотелось бы спросить у счастливого хозяина такой
умной собаки, сколько раз в году его верному спутнику приходится
использовать свое умение на практике. Самого меня собаки никогда не
спасали от грабителей, и единственной моей собакой, которая подала мне
предмет, оброненный на улице, была молоденькая сука, вовсе не обученная
приносить предметы. Это был интереснейший случай: Пиги II, дочь Стаси,
трусившая позади меня по городской улице, внезапно ткнулась носом мне в
ногу, а когда я поглядел на нее, она потянулась мордой к моей руке,
сжимая в зубах кожаную перчатку, которую я обронил. Не знаю, что она
думала в ту минуту и действительно ли сообразила, что предмет, упавший
позади меня и пропитанный моим запахом, принадлежит мне. Разумеется,
после этого я начал часто "терять" перчатки, но Пиги ни разу даже не
взглянула на них. И, во всяком случае, мне было бы интересно узнать,
сколько собак, обученных "искать потерянное", хотя бы раз принесли
хозяину вещь, потерянную по-настоящему.
В "Кольце царя Соломона" я
уже исчерпывающим образом изложил свой взгляд на людей, отдающих собак
на обучение профессиональному дрессировщику. Три урока, о которых речь
пойдет ниже, чрезвычайно просты, и можно только удивляться тому, как
редко владельцы собак берут на себя труд обучить своих псов этим
командам: "Лежать!", "Место!" и "Рядом!" Но прежде я хотел бы сделать
несколько общих замечаний об обучении собак и начну с вопроса о
поощрении и наказании. Считать, что последнее действеннее первого, - это
глубокое заблуждение. Многие элементы собачьего воспитания, в частности
умение соблюдать чистоту в доме, гораздо лучше постигаются без помощи
наказаний. Для того чтобы приучить только что приобретенного
трехмесячного щенка к соблюдению чистоты, следует в течение первых часов
его пребывания в вашем доме постоянно следить за ним и в тот момент,
когда он, по-видимому, будет готов запятнать пол, тотчас выносить его
наружу и ставить на землю всегда в одном и том же месте. Когда он
сделает то, что от него требуется, похвалите его и погладьте, словно он
совершил героический поступок. Щенок, с которым обходятся подобным
образом, вскоре соображает, что к чему, и, если его регулярно выводить,
убирать за ним больше не потребуется. Очень важно, чтобы наказание
следовало за проступком немедленно. Нет никакого смысла бить собаку даже
через несколько минут после того, как она сделает что-то не так,
поскольку она не в состоянии понять связь событий. Отсроченное наказание
может быть полезным только для собаки, которая постоянно совершает
что-то недозволенно и знает это. Конечно, из этого правила есть
исключения - как-то, когда одна из моих собак по чистому неведению убила
новое животное в моей коллекции, я спустя некоторое время дал ей
понять, насколько чудовищное преступление она совершила, раза два сильно
ударив ее трупом злополучной жертвы. Но я отнюдь не ставил себе целью
внушить собаке понятие о преступности данного деяния и рассчитывал
только возбудить у нее отвращение к определенному объекту. Ниже я
расскажу, как мне иной раз приходилось прибегать к "профилактическому"
наказанию, чтобы привить собакам уважение к неприкосновенности новых
членов моей живой коллекции.
Приучить собаку к послушанию с
помощью наказаний нельзя и столь же бессмысленно бить ее, если,
соблазненная запахом дичи, она во время прогулки убежит от вас. Побои не
отучает ее убегать - это происшествие уже далеко отодвинулось в ее
памяти, - а скорее отучат возвращаться, так как в ее представлении они
будут связаны именно с возвращением. Единственный способ отучить ее от
этой манеры - стрелять в нее из рогатки, когда она задумает удрать.
Выстрел должен быть произведен неожиданно для нее, и будет лучше, если
она не заметит, что камешек, свалившийся на нее неведомо откуда, был
послан рукой хозяина. Полная беззащитность перед этой болью поможет
собаке хорошо ее запомнить, и к тому же этот способ не внушит ей страха к
рукам.
Наказывать собак, как и детей, можно только любя, так,
чтобы наказывающий сам страдал от этого ничуть не меньше виновного; для
определения же степени наказания нужно хорошо знать и понимать собаку.
Разные собаки воспринимают наказание по-разному, и для нервного
впечатлительного пса легкий шлепок может значить гораздо больше, чем
настоящая порка для его более уравновешенного и флегматичного брата.
Здоровая собака на редкость нечувствительна к физическому воздействию, и
рукой ей почти невозможно причинить настоящую боль, если только не бить
ее по носу. Моя овчарка Тита отличалась большой силой, и после возни с
ней я, как правило, бывал весь в синяках. Во время игры я мог ударить ее
кулаком, пнуть, резко стряхнуть на землю, когда она повисала у меня на
рукаве, но она считала все это увлекательной забавой, дававшей ей право
отплачивать мне сторицей. Однако, если я ударял ее не в шутку, а
всерьез, пусть совсем легонько, она взвизгивала и тоскливо замыкалась в
себе. Когда в одной собаке соединяются физическая и душевная
чувствительность, как, например, у спаниелей, сеттеров и сходных с ними
пород, телесные наказания надо применять с величайшей осмотрительностью,
иначе собаку легко совсем запугать, так что она станет робкой,
неуверенной в себе, скучной и в конце концов навсегда проникнется
страхом к рукам. Во время моих экспериментов по скрещиванию немецких
овчарок с чау-чау выяснилось, что - особенно вначале, когда кровь
овчарки еще преобладает, - крайности характера, от "мягкого" и
впечатлительного до совершенно бесчувственного, часто распределяются
среди потомства без всякой системы. Стаси была необычайно "душевно
крепкой" собакой, но ее дочь Пиги оказалась полной ее
противоположностью. И в тех случаях, когда они обе сходили с узкой тропы
добродетели (например, чуть не разорвали пополам мальтийского терьера),
прохожие негодовали на мою явную пристрастность и несправедливость, так
как я сурово хлестал мать, а дочь отпускал, ограничившись шлепком и
строгим выговором. Тем не менее обе собаки получали равное наказание.

Любое наказание собаки действенно не столько благодаря связанной с ним
боли, сколько потому, что оно демонстрирует власть и силу наказывающего.
И для того чтобы наказание принесло пользу, собака должна воспринять
его именно как проявление власти. Поскольку собаки, как и обезьяны, при
установлении иерархического порядка не бьют, а кусают друг друга, битье,
в сущности, оказывается не слишком эффективной и не слишком понятой
карой. Один из моих старых знакомых обнаружил, что легкий укус в
предплечье, даже не оставляющий ран, производит на обезьяну куда большее
впечатление, чем самые жестокие побои. Другое дело, конечно, что не
всякому понравиться кусать обезьяну. Однако в отношении собак
карательные методы вожака доступны каждому человеку и в отличие от
побоев не требуют насилия над собой: собаку надо поднять за шиворот и
хорошенько встряхнуть. Более сурового наказания для собаки я не знаю, и
оно неизменно производит на нарушителя закона и порядка самое сильное
впечатление. В реальной действительности вожак, способный поднять и
встряхнуть собаку ростом с овчарку, должен быть великаном, сверхвожаком,
и именно так воспринимает собака своего хозяина в момент наказания.
Хотя, на наш взгляд, подобная кара кажется менее строгой, чем побои,
наносимые хлыстом или тростью, ее даже со взрослыми собаками следует
пускать в ход очень осторожно, если мы не хотим совсем сломить их дух.

Занимаясь любым видом обучения, требующим от собаки активного участия
(как, например, прыжки, подача предмета и тому подобное), надо помнить,
что и самая лучшая собака не обладает человеческим сознанием долга, а
потому в отличие даже от маленьких детей будет сотрудничать с вами лишь
до тех пор, пока работа ей нравится. Поэтому наказание тут не только
нелепо, но даже вредно, так как оно может внушить собаке непреходящее
отвращение именно к этому виду деятельности. Только привычка заставляет
хорошо обученную собаку приносить зайца, идти по указанному следу или
прыгать через препятствие, когда она "не в настроении". Поэтому, пока
собака еще не приобрела привычки выполнять определенную команду,
необходимо, особенно в начале обучения, ограничивать урок несколькими
минутами и немедленно прекращать его, если интерес собаки начинает
угасать. Обучаемому животному необходимо любой ценой внушить, что его не
только не заставляют что-либо делать, а, наоборот, позволяют ему
выполнить данное упражнение.
Вкратце обсудив общие принципы
обучения, вернемся к трем конкретным навыкам, которые необходимо привить
любой собаке. Главный из них, на мой взгляд, беспрекословное выполнение
команды "Лежать!"; благодаря этому навыку любая собака становится
приятнее и полезнее. Собака должна научиться ложиться по команде и не
вставать без разрешения - такое умение обеспечивает ей много
преимуществ: владелец может спокойно покинуть ее в любом месте,
например, перед дверью магазина или учреждения, так что она получает
возможность сопровождать его почти повсюду, и ее лишь изредка приходится
оставлять дома, что для истинно преданной собаки является худшим из
несчастий. Еще важнее воспитательная ценность этой команды, так как ее
выполнения означает существенное развитие привычки к послушанию. Для
собаки не так просто подавить желание следовать за хозяином и остаться
одной в каком-нибудь непривычном месте - выполнение этой команды
равносильно выполнению неприятного долга. Поэтому команды "Встать!" и
"Ко мне!" воспринимаются как счастливое избавление, и в результате
"приход на зов" превращаются из работы в удовольствие. Очень часто
заставить плохо поддающуюся собаку идти на зов удается только через
промежуточную стадию обучения лежать.
Эгон Бойнебург, один из
лучших дрессировщиков собак, каких я только знаю, при обучении
охотничьих собак сосредоточивал усилия именно на команде "Лежать!", а не
на "Ко мне!". Он разработал метод остановки в разгар травли для тех
собак, которые в обычных условиях были послушны, но оказывались столь
азартными охотниками, что, гоняясь за добычей, повиновались своей
страсти, а не свистку хозяина. Добивался он этого, приучая собак по
команде "Лежать!" прерывать любую деятельность и даже гон: они ложились и
ждали распоряжения "Ко мне!". Когда собака бросалась преследовать дичь,
Бойнебург не пробовал ее отозвать, а просто кричал громко: "Лежать!"
Взметывалось облако пыли, поднятой резко затормозившими лапами, а когда
оно рассеивалось, зрители видели послушно улегшуюся собаку. Обучение
команде "Лежать!" настолько просто, что доступно даже людям, вообще
лишенным способности дрессировщика. Начинать его следует между седьмым и
одиннадцатым месяцами жизни собаки, в зависимости от ее породы. Слишком
раннее начало ни к чему хорошему не приведет, так как нельзя требовать
от подвижного веселого щенка, чтобы он по команде ложился и сохранял
абсолютную неподвижность. Когда же он подрастает и остепеняется,
обучающий сталкивается с гораздо меньшим сопротивлением. Уроки следует
начинать на мягкой сухой земле, надавливая за шею и крестец и легонько
прижимать к земле, повторяя: "Лежать! Лежать!" - или какое-нибудь другое
подходящее слово. В первый раз, возможно, придется применить и силу.
Одни собаки очень быстро понимают, что от них требуется, другие - не
сразу, третьи же будут стоять окостенев и начнут разбираться в ситуации,
только когда им силой согнут задние, а потом передние ноги. Эта
предварительная подготовка может показаться постороннему наблюдателю
несколько комичной, но поразительно, как мало повторений требуется для
того, чтобы собака поняла, чего от нее хотят, и начала ложиться по
команде сама. И сразу же следует препятствовать собаке вставать, если ей
вздумается сделать это до подачи соответствующей команды. Разделять эти
два момента между разными уроками неправильно. Нужно стоять вплотную к
собаке и чуть-чуть покачивать пальцем перед ее носом, чтобы у нее не
было возможности вскочить на ноги. Затем вы внезапно зовете: "Ко мне!",
отбегаете на несколько шагов и ласкаете собаку или играете с ней в
награду за только что перенесенное испытание. Если собака проявит
признаки усталости и начнет сторониться хозяина, стараясь избежать
повторений упражнений, урок следует прервать и отложить до следующего
дня. Время пребывания в лежачей позе следует увеличивать очень
постепенно, и обучающему требуется немалый такт, чтобы найти счастливую
середину между излишней строгостью и чрезмерной ласковостью. Урок
никогда не следует превращать в игру - игра должна оставаться наградой
за успех, - и ни в коем случае нельзя позволять щенку в ответ на команду
шаловливо валиться на спину. С другой стороны, нужно внимательно
следить, чтобы собака не прониклась отвращением ко всей процедуре.

Когда собака научится послушно лежать несколько минут, надо раз от разу
постепенно отходить от нее, вначале так, чтобы она продолжала вас
видеть, а когда она освоится с этим маневром настолько, что будет
сохранять свою позу и несколько минут спустя после того, когда хозяин
отойдет, можно уйти совсем. Это испытание ей будет легче перенести, если
вы оставите возле нее какую-нибудь свою вещь, и даже не одну. Чем
больше их будет и чем они будут крупнее, тем спокойнее собака будет себя
чувствовать. Если взять собаку в туристский поход и оставить ее возле
палатки со спальными мешками, она даже в самом начале обучения останется
возле них на какое угодно время, терпеливо ожидая возвращения хозяина.
При попытке чужого человека посягнуть на какую-нибудь вещь собака придет
в ярость, но не потому, что чувствует себя обязанной защищать хозяйское
имущество, а потому что эти вещи, пропитанные запахом хозяина,
символизируют для нее дом и гарантируют возвращение хозяина. Вот почему
она сердится, если кто-то попытается их унести. Нередко можно увидеть
собаку, как будто охраняющую портфель своего хозяина, однако
психологическое объяснение этой ситуации совсем не таково, как может
показаться на первый взгляд. Портфель в сознании собаки является как бы
символом дома, а хозяин оставил здесь не собаку сторожить портфель, а
наоборот - портфель, чтобы помешать собаке уйти. При таком обучении,
особенно если оно проходит в местности, которая собаке незнакома, очень
важно хорошенько обдумать, где именно приказать собаке лечь. И прежде
чем отдать команду, следует прикинуть, какое место избрала бы сама
собака, если бы она хотела прилечь отдохнуть. Было бы жестоко укладывать
собаку на совершенно открытой тропе, по которой часто проходят люди: в
ее глазах более неподходящего места для отдыха найти невозможно, и она
будет испытывать такие душевные мучения, но в то же время с
удовольствием ляжет в каком-нибудь тихом уголке, предпочтительно хорошо
укрытом, например под садовой скамейкой. Это правило требует строгого
соблюдения, так как "лежать" - задача очень нелегкая, и для ее
выполнения собаке требуется сделать над собой большое усилие.
Разумеется, умелое и в меру строгое обучение такого рода - отнюдь не
жестокость по отношению к собаке; наоборот, оно приводит к обогащению ее
жизни, так как хорошо обученная собака получает возможность
сопровождать своего хозяина почти всюду. Если собака исключительно умна,
строгие правила обучения можно со временем несколько смягчить. Стаси,
превосходно владевшая искусством "лежать", прекрасно знала, что я вовсе
не хочу, чтобы она, сторожа мой велосипед, и в самом деле сохраняла
каменную неподвижность, как того требует буква закона. По команде она
ложилась и некоторое время оставалась в этой позе, однако, незаметно
поглядывая за ней в окно, я видел, что потом она вставала и начинала
прохаживаться, правда не отдаляясь от велосипеда больше чем на метр-два.
Если же мы шли с ней в гости и я приказывал ей лечь в углу комнаты, она
никогда не вставала. Другими словами, она прекрасно понимала, с какой
конкретно целью отдавалась ей эта команда и в том и в другом случае. В
конце концов мы совсем непроизвольно выработали следующий компромисс:
получив приказ лежать, когда рядом не было моего велосипеда или
портфеля, Стаси ждала меня около десяти минут, а потом, если я не
появлялся, вставала и отправлялась домой самостоятельно, но рядом с
моими вещами она, если бы понадобилось, продождала бы меня до скончания
века. Стаси достигла такого совершенства в искусстве "лежать и
охранять", что, как это ни невероятно, сама решала, когда ей следует
занять сторожевой пост! В дни моей работы в госпитале она принесла
щенят, отцом которых был динго (после того как ее союз с таежным волком
оказался бесплодным, ей предложили в супруги динго). Мой знакомый доктор
одолжил мне, а вернее ей, конуру своей овчарки, которую, к несчастью,
украли. Три дня Стаси провела в конуре со щенятами. На четвертый день,
выйдя из госпиталя, я обнаружил, что она лежит возле моего велосипеда.
Все попытки отправить ее назад к детям терпели неудачу: она во что бы то
ни стало желала вернуться "на действительную службу". Дважды в день она
убегала покормить щенят, но через полчаса вновь занимала свой пост
рядом с моим велосипедом.
Вторая команда - "Место!" -
соответствует по своей сути команде "Лежать!", но применяется дома, а не
на улице. Нередко случается, что общество собаки вам мешает и вы хотите
на время избавиться от нее. Приказ "Пошла вон!" не способна понять ни
одна даже самая умная собака: поскольку "вон" - понятие абстрактное и
для нее непостижимое. Собаке необходимо конкретно объяснить, куда именно
вы ее отсылаете. И "место" - это четко определенное место, куда собака
должна уходить по команде и где она должна оставаться до тех пор, пока
ей не разрешат его покинуть. Лучше остановить свой выбор на том уголке,
который собака предпочитает, - туда она всегда пойдет охотнее. Дети и
собаки, имеющие привычку вмешиваться в разговоры взрослых людей, мало
кому нравятся, и собака, умеющая оставлять людей в покое, несомненно
будет пользоваться общими симпатиями. То же относится и к детям.

Третий навык, способствующий превращению собаки в приятного спутника, не
причиняющего особых хлопот, - это умение идти "рядом". К несчастью, это
умение, делающее излишним поводок для хорошо воспитанной собаки,
приобретается с заметно большим трудом, чем два навыка, описанных выше, и
при отсутствии частых повторений вскоре может быть забыто. Обучение
собаки идти "рядом" сводится к тому, чтобы заставить ее идти возле
правой или левой ноги хозяина (нога должна быть всегда одной и той же!);
при этом ее морда не должна выдвигаться вперед, а скорость движения все
время должна соответствовать скорости движения хозяина. Выполняя это
упражнение, собаки редко пытаются оставить, и, наоборот, большинство из
них, как правило, вырываются вперед - ошибка, которую надо исправлять
немедленно, сильно дернув поводок или хлопнув собаку по носу. Каждый
раз, когда хозяин поворачивает, собака должна также повернуть; лучше
всего это достигается следующим образом: надо слегка наклониться и
повернуть голову собаки в нужную сторону рукой, свободной от поводка.
Работа требует терпенья - Не только знанья и уменья. Прежде чем собака
научится идти "рядом", ее приходится очень долго тренировать на поводке.
Тут следует отработать две команды - приказание идти "рядом" и
разрешение отойти, и, на мой взгляд, второе значительно труднее.
Контрприказ лежащей собаке "Ко мне!" ей хорошо понятен, и она вскоре
выучивается не двигаться, пока его не услышит. Но команда "Вперед!",
разрешающая собаке отойти от хозяина, естественно, не так понятна. В
начале обучения лучше всего остановиться, сказать "Вперед!" и подождать,
пока собака не двинется вперед. Собаке ни в коем случае нельзя
разрешать отходить в сторону по собственной инициативе, иначе она решит,
что ей это дозволено, и тем самым в значительной степени будут сведены
на нет уже достигнутые результаты. Еще одна трудность заключается в том,
что умная собака очень скоро начинает разбираться, надет на нее поводок
или нет, и часто игнорирует команды, когда его с нее впервые снимают.
Поэтому с самого начала собаку следует приучить к узкому легкому
поводку, который она практически ощущает только в тот момента, когда его
резко дергают. Собака, по-видимому, не в состоянии понять тут причинную
связь - во всяком случае, в начале обучения Стаси выполняла команду
"Рядом!" всегда, когда на ней был поводок, независимо от того, держал я
его или нет и какое расстояние нас разделяло. Без поводка она
чувствовала себя "свободной" и не выполняла команды. Даже хорошо
обученную собаку следует время от времени водить на поводке "для
освежения памяти". В целом, однако, как с командой "Лежать!", не следует
в каждом случае требовать обязательного выполнения буквы закона при
условии, что собака во всем хорошо разобралась и выполняет команду
безупречно. Стаси еще щенком часто забывала смысл команды "Рядом!", но в
этом не было ничего страшного, так как необходимость в команде вскоре
вообще отпала: в соответствующих ситуациях Стаси шла "рядом", соблюдая
все правила не менее строго, чем призовой пес на испытании. Когда,
например, движение по улице усиливалось, она по собственному почину
пристраивалась к моей ноге, и я не опасался потерять ее даже в густых
толпах, неизменно заполнявших вокзалы в годы войны. Она точно следовала
за каждым моим шагом, так что ее шея все время была у моего левого
колена. С большой трогательностью она прибегала к такому добровольному
самоограничению и тогда, когда она была вынуждена бороться с искушением -
например, когда мы шли через скотный двор, где испуганные появление
рыжего волка куры начинали кудахтать и метаться, немало усилий, чтобы
обуздать естественное желание расправиться с ними. В этих случаях Стаси,
чтобы устоять перед соблазном, прижималась к моему левому колену. Она
дрожала от возбуждения, ноздри ее раздувались, уши стояли торчком, и я
буквально видел, как натягивает невидимый поводок, который она на себя
надела. Конечно, Стаси никогда не использовала бы своего умения ходить
"рядом", если бы в юности не отработали все главные его правила, и
все-таки мне приятно думать, что собака, выучив этот урок, не просто
рабски его повторяет, но может применять его с выбором, чтобы не сказать
- творчески.

Собачьи обычаи.
"И носом дружеским И нюхал и толкал..." - Берис.

Две собаки Способы обмена информацией между
животными, живущими в сообществах, и механизмы, обеспечивающие
бесперебойную совместную деятельность индивидов в стаде или стае, не
имеют ничего общего с речью, на которой строится осуществление этих
важнейших функций у человека. В "Кольце царя Соломона" я подробно
рассмотрел этот вопрос в главе "Язык животных". Смысл конкретных
сигналов и различных выразительных движений и звуков у животных не
условен, как смысл слов в человеческом языке, но определяется
врожденными инстинктивными действиями и ответными реакциями. Таким
образом, "язык" каждого данного вида животных гораздо более
консервативен, а их "обычаи и привычки" несравненно более устойчивы и
обязательны, чем у человека.
Можно написать целую книгу о
нерушимых законах, которые управляют церемониалом, определяющим
поведение более сильных и более слабых, кобелей и сук. Рассматриваемое в
целом действие этих законов, опирающихся у собак на наследственные
поведенческие стереотипы, напоминает проявление наших собственных
человеческих обычаев. Это относится и к воздействию упомянутых законов
на жизнь сообщества, и именно в таком смысле следует понимать название
данной главы. Нет ничего скучнее сухого изложения законов, пусть даже и
необыкновенно интересных, и я попробую обойтись без отвлеченных
рассуждений - просто постараюсь с помощью ряда будничных примеров
нарисовать достаточно живую картину общения собак между собой, чтобы
читатель сам мог вывести теорию, объясняющую эти законы. Я начну с
поведения, связанного с иерархическим порядком, древние обычаи которого
не только выражают, но и в значительной степени определяют положение
собаки в этой системе доминирования и подчинения.
Рассмотрим
несколько встреч - несомненно, читатель сам не раз бывал свидетелем
чего-либо подобного. Мы с Волком идет по проулку, огибаем водоразборную
колонку и, выйдя на главную улицу деревни, видим, что метрах в двухстах
впереди стоит Рольф, старый враг и соперник Волка. Нам нужно пройти мимо
него, и, следовательно, встреча неизбежна. Эти две собаки, самые
сильные в деревне и внушающие наибольший страх остальным, то есть
занимающие верхнюю ступень иерархической лестницы, терпеть друг друга не
могут, но в то же время исполнены такого взаимного уважения, что еще ни
разу не подрались. И Волк и Рольф оба, по-видимому, одинаково не рады
этой встрече. Каждый из них сотни раз яростно облаивает другого из
своего сада в твердой уверенности, что только забор мешает ему вцепиться
в ненавистную глотку. Но теперь они испытывают их так: каждый пес
чувствует, что обязан поддержать свой престиж, приведя в исполнение
былые угрозы, и опасается в противном случае "утратить лицо". Они,
разумеется, сразу же заметили друг друга и приняли демонстративные позы,
то есть напряглись и задрали хвосты вертикально. Теперь, сближаясь, они
постепенно замедляют шаг. Когда между ними остается не более пятнадцати
метров, Рольф внезапно припадает к земле, точно готовый к прыжку тигр.
Морды обоих не выражают ни колебаний, ни угрозы. Лбы и носы не
наморщены, уши стоят торчком, глаза широко раскрыты. Волк никак не
реагирует на позу Рольфа, хотя человеческому глазу она представляется
весьма зловещей, а продолжает ровным шагом приближаться к сопернику и
замирает возле него в неподвижности. Рольф мгновенно вскакивает, и
теперь оба пса стоят бок о бок, голова к хвосту, и обнюхивают взаимно
подставленные задние части туловища. Это добровольное предъявление
анальной области есть выражение полной уверенности в себе, и если собака
ее вдруг утрачивает, хвост немедленно опускается. Хвост в таких случаях
служит точным индикатором храбрости. Некоторое время псы продолжают
сохранять эту напряженную позу, а затем постепенно морды их начинают
морщится, лбы прорезаются горизонтальными и вертикальными бороздами,
кожа на носу собирается гармошкой, клыки оскаливаются. Такое выражение
морды можно истолковать только как угрожающее, но оно бывает и у
перепуганных собак, которые угрожают ради самозащиты, когда их загоняют в
угол. Душевное состояние собак и их контроль над ситуацией отражаются
лишь в двух местах - ушах и уголках рта. Если уши наклонены вперед, а
уголки рта совсем не оттянуты, значит, собака не испытывает страха и
может напасть в любой момент. Возрастание боязни находит выражение в
соответствующем движении ушей и уголков рта - словно невидимые силы
тянут собаку назад, побуждая ее к бегству. Угрожающая поза
сопровождается рычанием, и чем более оно басистее, тем более уверена в
себе собака, разумеется, с поправкой на естественный тон ее голоса:
самоуверенный фокстерьер, конечно, будет рычать на более высокой ноте,
чем струсивший сенбернар. Все еще держась бок о бок, Рольф и Волк
начинают теперь обходить один другого по дуге. Я жду, что вот-вот
завяжется драка, однако полное равновесие сил препятствует объявлению
войны. Рычание становится все более зловещим, но... ничего не
происходит. У меня возникает смутное подозрение, подкрепляемое косыми
взглядами, которые бросает на меня Волк, а потом Рольф, что они не
просто ждут моего вмешательства, но и очень хотят, чтобы я разнял их и
тем самым освободил от моральной обязанности вступить в драку.
Стремление сохранить свой престиж и достоинство свойственно не только
человеку, оно заложено глубоко в истинных слоях психики, которые у
высших животных близки к нашим собственным. Я не вмешиваюсь,
предоставляя собакам самим найти не унизительный выход из положения. Они
очень медленно расходятся и шаг за шагом начинают удаляться друг от
друга. В заключение, все еще косясь на соперника, они одновременно,
словно по команде, задирают заднюю ногу - Волк у телеграфного столба,
Рольф у забора. Затем, приняв демонстративную позу, каждый идет своей
дорогой, гордясь одержанной моральной победой и посрамлением противника.

Суки, присутствующие при встрече кобелей, равных по силе и рангу, ведут
себя особым образом. В таких случаях Сюзи, супруга Волка, совершенно
явно хочет, чтобы началась драка; активно она супругу не помогает, но ей
нравится смотреть, как он берет верх над другим псом. Я дважды
наблюдал, как она прибегала к коварной хитрости, чтобы достичь своей
цели. Волк стоял головой к хвосту рядом с другим псом - оба раза это был
чужак, "летний гость", - а Сюзи осторожно, но с большим любопытством
крутилась возле них, они же не обращали на нее никакого внимания,
поскольку она была сукой. Вдруг она безмолвно, но энергично кусала
супруга за заднюю часть, подставленную противнику. Волк, считая, что тот
в нарушение всех древних собачьих обычаев нагло укусил его за зад во
время обнюхивания, тотчас набрасывался на святотатца. Второй пес,
естественно, расценивал это нападение как столь же непростительное
нарушение ритуала, и завязывалась на редкость свирепая драка.

Волк встречает старую дворнягу, жившую в доме у дальнего конца нашей
деревни. В дни своей юности он сильно побаивался старика. Те времена
давно миновали, но он ненавидит дряхлого пса больше всех других собак и
не упускает случая показать ему это. Когда Волк и дворняга замечают друг
друга, старик немедленно принимает напряженную позу, но Волк бросается
на него, сильно ударяет его плечом, изогнувшись, толкает задом и встает
рядом с ним. Старик попытался было встретить врага свирепым укусом, но
из-за толчка его зубы сомкнулись в воздухе. Теперь он стоит неподвижно,
выпрямившись во весь рост, но хвост опущен, так как у него не хватает
уверенности подставить для обнюхивания свой зад. Его нос и лоб угрожающе
сморщены, голова опущена и выставлена вперед. Эта поза, сопровождаемая
сердитым рычанием, производит самое зловещее впечатление, и когда Волк
снова делает движение вперед, старик отчаянно лязгает зубами, и Волк
чуть-чуть отступает. Не сгибая ног, преувеличенно надменной походкой
Волк обходит своего врага, затем задирает ногу и ближайшего подходящего
предмета и удаляется. Чувства старой дворняги, если облечь их в слова,
сводятся примерно к следующему: "Я тебе не соперник и не претендую ни на
равенство с тобой, ни на превосходство; я не посягну на твою
территорию. И прошу тебя только об одном - чтобы ты оставил меня в
покое. Но если ты этого не сделаешь, я буду драться, как могу, не
брезгуя и нечестными приемами". Но что чувствует Волк?
У
водоразборной колонки Волк встречает маленькую светло-рыжую дворняжку,
которая в смертельном ужасе пробует ускользнуть от него в открытую дверь
бакалейной лавки. Волк стремительно бросается наперерез, загораживает
дверь и тем же боковым движением, о котором я уже говорил, отбрасывает
собачонку на мостовую, тут же настигает ее и снова толкает. При каждом
ударе собачонка взвизгивает, как от сильной боли, и в конце концов в
отчаянии кусает своего врага. Волк не рычит, не морщит угрожающего носа,
а, не обращая внимания на укусы, продолжает ее толкать. Он настолько
презирает своего противника, что не считает даже нужным приоткрыть
пасть. Но вместе с тем он ненавидит рыжего полукровку, который то и дело
залезал к нам в сад, когда у Сюзи была течка, и теперь сводит с ним
счеты столь пошлым образом. Тип страха, который находит выражение в
вопле боли, издаваемом еще до того, как собака успеет ощутить реальную
боль, характеризуется особым положением уголков рта - они настолько
оттягиваются назад, что становится видимой слизистая оболочка,
обрамляющая губы темной каемочкой. Даже на человеческий взгляд собачья
морда при этом приобретает особое скулящее выражение, вполне
соответствующее звукам, которыми оно сопровождается.
Волк I
навещает свою подругу Сенту и взрослых детей на передней веранде нашего
дома. Он здоровается с Сентой, оба виляют хвостами, а она нежно
облизывает уголки его рта и ласково трогает его носом. Затем Волк I
поворачивается к одному из своих сыновей, и тот радостно подходит к
отцу, толкает его носом, но не дает обнюхать свой зад, опуская
непрерывно виляющий хвост между задними ногами. Спина молодого пса
выгнута, поведение его подобострастно, однако он не проявляет никакого
страха перед отцом, а, наоборот, то и дело тычется в него носом и
пытается лизать уголки его рта. Волк при этом держится с таким чопорным
достоинством, что кажется почти смущенным, - он отворачивает голову от
лижущегося щенка и высоко задирает нос. Когда молодой пес, ободренный
этим отступлением, становится более назойливым, на морде отца появляется
неободрительная складка. Лоб же щенка не просто гладок, кожа на нем
настолько растянута, что внешние уголки глаз кажутся прищуренными.
Манера Сенты здороваться с Волком I и движения щенка, выражающие его
чувства, точно совпадают с движениями, которыми очень послушная собака
здоровается со своим хозяином. Очеловечивая ситуацию, можно сказать, что
молодой пес нашел счастливый компромисс между определенной степенью
страха и любовью, которая заставляет его подойти к тому, кто стоит
намного выше его на иерархической лестнице.
В деревне Сюзи
встречает крупного пса, помесь колли и немецкой овчарки, сына уже
упоминавшегося Рольфа. На мгновение, приняв ее за Волка, которого он
смертельно боится, пес пугается. Зрение у собак плохое, и на расстоянии
они различают только общие очертания предметов, а так как Волк -
единственный чау-чау, которого местные собаки привыкли тут встречать,
Сюзи нередко путают с ее внушительным сородичем. Нахальство, очень рано
развивающееся у молоденькой сучки, несомненно, объясняется общим
почтением, которое она встречает у всех из-за этой ошибки и, конечно же,
приписывается собственной свирепости. Весьма любопытно наблюдать такое
доказательство скверного цветового зрения у собак: Волка и Сюзи их
сородичи часто путают, несмотря на то, что у Волка шерсть рыжая, а у
Сюзи - голубовато-серая. Но вернемся к описываемому случаю. Молодой пес
обращается в бегство, однако Сюзи быстро его настигает и останавливает.
Он смиренно стоит перед ней, опустив уши и растянув кожу на лбу, а эта
восьмимесячная сучка начинает презрительно помахивать хвостом. Она
пытается обнюхать его зад, но он смущенно опускает хвост между ног и
быстро поворачивается, подставляя ей грудь и голову. И только теперь он,
по-видимому, замечает, что перед ним не грозный самец, а миленькая
самочка. Пес вытягивает шею вверх, вздергивает хвост и идет на нее,
пританцовывая передними лапами. Несмотря на эти знаки самоутверждения,
его морда и уши все еще выражают иерархическое почтение, но оно
постепенно сменяется выражением, которое я назову "галантной миной" и
которое отличается от "почтительной мины" только положением ушей и
уголков рта: уши еще прижаты к голове, но сведены так, что их кончики
соприкасаются, а уголки рта оттянуты, как и при почтительной мине, но не
опущены жалобно, а, наоборот, вздернуты вверх, словно от смеха. Когда
это выражение становится четким, за ним обязательно следует приглашение к
игре. При этом пасть приоткрыта так, что виден язык, и вздернутые
уголки рта, растянутого до ушей, придают собаке еще более смеющийся вид.
Такой "смех" чаще всего наблюдается у собак во время игры с обожаемым
хозяином, когда она приходят в такое возбуждение, что начинают пыхтеть.
Возможно, эти движения мышц морды являются предвестником пыхтения,
которое начинается, когда желание играть берет верх над всем остальным.
Такое предложение подкрепляется тем фактом, что в сексуально окрашенной
игре собаки часто "смеются" и начинают пыхтеть даже после незначительных
усилий. Пес, который сейчас стоит перед Сюзи, смеется все больше и все
энергичнее переступает передними лапами. Внезапно он прыгает на юную
чау-чау и толкает ее передними лапами в грудь. Затем стремительно
поворачивается и кидается прочь, держа тело по-особому: спина все еще
почтительно выгнута, зад поджат, а хвост пропущен между задними лапами.
Но хотя весь его вид говорит о смирении, он проделывает самые
дружелюбные прыжки, а хвост виляет настолько сильно, насколько позволяют
задние ноги. Через несколько метров он останавливается, снова
молниеносно поворачивается и подбегает к Сюзи с широкой ухмылкой на
морде. Он приподнимает хвост так, чтобы голени не мешали ему вилять,
причем теперь он виляет не только хвостом, но и всей задней частью
туловища. Он снова прыгает на Сюзи, и его заигрывания приобретают слегка
сексуальный характер, но лишь символически, поскольку период течки для
Сюзи еще не наступил.
В замке Альтенберг, где обитает огромный
угольно-черный ньюфаундленд по кличке Лорд, маленькая дочь хозяина в
день рождения получила в подарок очаровательного карликового пинчера,
которому только-только исполнилось два месяца. Я был свидетелем первой
встречи этих собак. Хотя Квик, пинчер, был юным зазнайкой, он до смерти
перепугался, увидев, что на него надвигается гора черного меха, и,
подобно всем щенкам при столь жутких обстоятельствах, перевернулся на
спину, а когда большой пес обнюхал его брюшко, пустил вверх крохотный
желтый фонтанчик. Понюхав и это эмоциональное излияние, Лорд неторопливо
и величественно отвернулся от потрясенного щенка. Однако в следующую
минуту Квик вскочил и начал, как заведенный, описывать стремительные
восьмерки между ног ньюфаундленда. Затем он дружески прыгнул на него,
приглашая Лорда бежать за ним. Рыдающая маленькая хозяйка пинчера,
которая не вмешивалась только потому, что ее удерживали жесткосердечные
старшие братья, вздохнула с облегчением, так как знакомство завершилось
истинно трогательным зрелищем: очень большая собака добродушно играла с
очень маленькой.
Эти шесть собачьих встреч я выбрал в качестве
примеров потому, что их характер был выражен очень отчетливо. Но в
действительности, естественно, существуют бесчисленные переходные и
усложненные формы эмоций и соответствующие им выразительные движения -
уверенности в себе и страха, вызова и смирения, нападения и защиты. Это
крайне затрудняет анализ форм поведения, и надо очень хорошо знать типы
выражений, которые я описал - и многие иные, - чтобы уловить их на
собачьей морде, где они иногда сильно смазаны, а иногда совмещаются с
другими. Существует одна чрезвычайно милая черта в поведении собак,
которая явно рано зафиксировалась в их центральной нервной системе как
свойство, передающееся по наследству. Я имею в виду рыцарственное
обхождение с самками и щенятами. Ни один нормальный самец ни при каких
обстоятельствах не укусит самку; суку охраняет абсолютное табу, и она
может вести себя с кобелем как пожелает и покусывать его, причем даже
всерьез. В распоряжении кобеля нет никаких средств защиты, кроме
почтительных движений и "галантной мины", с помощью которых он может
попытаться превратить наскоки разъяренной суки в игру. Мужская гордость
не позволяет ему прибегнуть к другому способу - к драке, так как кобели
всегда прилагают максимум усилий, чтобы в присутствии суки "сохранить
лицо". У волков и гренландских ездовых собак с преобладающей волчьей
кровью этот рыцарственный самоконтроль распространяется на самок только
собственной стаи, но у собак с преобладающей шакальей кровью он
действует в присутствии любой самки, даже совершенно незнакомой. Кобель
чау-чау занимает промежуточное положение: если он всегда находится в
обществе своих родственниц, с сукой шакальей крови он может обойтись
довольно грубо, хотя я не знаю случая, чтобы он укусил ее по-настоящему.
Если бы мне нужно было еще одно доказательство коренного зоологического
различия между собаками с сильной примесью волчьей крови и обычными
европейскими породами, я указал бы на вражду, проявления которой
постоянно наблюдаются между этими двумя типами, ведущими свое
происхождение от разных диких предков. Спонтанная ненависть, которую
испытывают к чау-чау деревенские собаки, никогда прежде их не видавшие,
и, наоборот, готовность, с какой любая дворняжка принимает шакала или
динго в качестве "своего", представляются мне куда более убедительным
доказательствами в пользу такого различия, чем все измерения и расчеты
пропорций черепа и скелета и их статистическая обработка, положенные в
основу обратного мнения. Мое убеждение подкрепляется и некоторыми
аномалиями в групповом поведении - представители противоположных типов
часто настолько не сознают себя членами одного вида, что кобели не
уважают самых элементарных "собачьих прав" сук и щенят. Исследователь
поведения, зоолог, тонко ощущающий генеалогические и систематические
соответствия, не может не заметить, что волчья собака принадлежит к иной
ветви, чем шакалья. А поскольку сами собаки, на которых научные споры,
разумеется, никак не влияют, несомненно, также это видят, я доверяю им
больше, чем любым статистическим данным. У представителей семейства
собачьих, принадлежащих к одному виду и к одному сообществу, щенок
моложе шести месяцев пользуется абсолютной неприкосновенностью.
Действия, выражающие смирение - перевертывание на спину и
мочеиспускание, - необходимы только в первую минуту: по-видимому, они
должны информировать взрослую собаку, что она имеет дело со щенком. Я не
вел специальных наблюдений и не ставил экспериментов, а потому не
берусь утверждать, эти ли действия показывают взрослой собаке, что перед
ней беспомощный юнец, или запах щенка также помогают ей распознать его
нежный возраст. Безусловно, различия в величине между молодой и взрослой
особью не играю в этом узнавании никакой роли. Сердитый фокстерьер
обходится с молодым сенбернаром как с беспомощным младенцем, даже если
тот вдвое больше его. И, наоборот, кобели крупных пород преспокойно
затевают драки со взрослыми кобелями мелких пород, хотя с человеческой
точки зрения это и представляется малоблагородным.
Я не рискую
полностью взять под сомнение рыцарственное поведение по отношению к
маленьким собакам, которое так часто приписывают сенбернарам,
ньюфаундлендам и догам, но сам я в весьма широком кругу моих собачьих
знакомств еще ни разу не встретил такого великодушного великана. Когда
высокомерному кобелю, свято блюдущему свое достоинство, бессердечно
предлагают "поиграть" с юными щенятами, это всегда обещает много
забавных, а нередко и трогательных сцен. Я специально проделывал такие
эксперименты с нашим стариком Волком. Он был чрезвычайно серьезен и
вовсе не любил играть, а потому испытывал невероятное смущение и
неловкость, когда вынужден был навещать на веранде своих двухмесячных
детей и динго, их свободного братца. Щенята в пять месяцев и старше уже
питают определенное уважение к профессорской важности старых кобелей, но
щенки помоложе ничего подобного не испытывают. Они накидываются на
отца, цапают его за ноги беспощадными, острыми, как иглы, зубами, а он
только по очереди вздергивает лапы, словно обжигаясь. Бедному мученику
не положено даже рычать, и уж тем более он не смеет задать трепку своим
назойливым отпрыскам. Немного погодя наш ворчливый Волк позволял вовлечь
себя в возню со щенятами, но тем не менее, пока они были маленькими, он
никогда добровольно на веранду не заходил. Кобель оказывается в сходной
ситуации и когда на него нападает сука. Он не может ни кусаться, ни
даже рычать, однако приблизиться к агрессивной самке его толкает
несравненно более сильный импульс, и конфликт между мужским
достоинством, страхом перед острыми зубами противницы и силой его
сексуальных побуждений порождает поведение, которое иногда превращается в
настоящую пародию на человеческую. Смешным старого пса делает главным
образом игривость, "галантность", которую я описывал выше. Когда такой
суровый зверь, давно уже вышедший из щенячьего возраста, начинает
изъясняться в любви, ритмично перебирая передними лапами и прыгая взад и
вперед, даже наименее склонный к антропоморфизму наблюдатель невольно
начинает проводить определенные сравнения, чему способствует и поведение
суки, которая, зная, что ее ухажер все стерпит, ведет себя весьма
высокомерно.
Однажды мне довелось наблюдать очень четкий пример
такого поведения. Это произошло, когда я вместе со Стаси посетил волка в
его клетке. Более подробно я опишу их встречу позже. Довольно скоро
волк пригласил меня поиграть, и я, весьма польщенный, согласился. Однако
Стаси обиделась, что я уделяю волку больше внимания, чем ей, и внезапно
набросилась на моего нового приятеля. Надо сказать, что суки чау-чау,
ставя на место не угодивших им самцов, пускают в ход удивительно
противный сварливый лай и особую манеру кусаться - не свирепо, в полную
силу, как дерущиеся псы, а неглубоко, захватывая как будто только кожу,
однако их противник при этом визжит от боли. Волк тоже завизжал,
одновременно пытаясь обезоружить Стаси почтительными позами и галантным
обхождением. Естественно, мне не хотелось подвергать его рыцарственность
слишком тяжелому испытанию, поскольку я опасался, как бы это не
обошлось дорого мне самому, и я строго приказал рассерженной Стаси
замолчать, то есть мне пришлось сделать ей выговор, чтобы она не обижала
покладистого волка, а ведь всего лишь десять минут назад я поставил
перед клеткой два ведра с водой и железный лом, чтобы было чем спасать
мою бесценную Стаси, если лесной хищник накинется на нее. Sic transic
gloria... luрi. (Так проходит слава... волка (лат.)

Хозяин и собака.
Люди заводят собак и кошек из самых разных
побуждений, причем далеко не всегда из добрых. Среди страстных любителей
животных, и в частности среди любителей собак, существует особая
категория несчастных людей, которые о той или иной горькой причине
утратили веру в себе подобных и ищут эмоциональной помощи у животных.
Известное присловье "животные настолько лучше людей!" всегда наводит
меня на грустные размышления. Ведь это не так. Бесспорно, в отношениях
между людьми не существует точно подобия преданности, на которую
способна собака. Но ведь собака не плутает по лабиринту моральных
обязательств, часто противоречащих друг другу. Ей известен только
простейший конфликт между желаниями и обязанностями - другими словами,
над ней не тяготеет все то, что нас, бедных людей, иной раз сводит с
пути истинного. С точки зрения человеческой ответственности даже самая
верная собака выглядит в значительной степени аморальной. Изучение
поведения высших животных, вопреки мнению некоторых, вовсе не приводит к
тому, что ты начинаешь недооценивать различия между ними и человеком.
Наоборот, я утверждаю, что только те, кто по-настоящему разбирается в
поведении животных, способны в полной мере оценить то особое возвышенное
место, которое в мире живых существ занимает человек. Сравнение
человека и животных, которое играет такую значительную роль в наших
исследовательских методах, унижает его не более, чем принятие теории
происхождения видов. Суть эволюции органического мира в том и
заключается, что она создает абсолютно новые и более высокие признаки,
которые на предыдущей стадии не существовали даже в зачатке. Конечно, и в
наши дни в человеке есть еще что-то от животного, но в животном от
человека ничего. Генеалогические исследования, по необходимости
ведущиеся от низшего, от животных, позволяют нам особенно ясно увидеть
человеческую сущность, великие достижения человеческого разума и этики,
которых мир животных вообще не знает. Они явственно выступают на фоне
тех более древних свойств и способностей, которые человек еще и теперь
делит с высшими животными. Утверждать, что животные лучше человека, -
значит кощунствовать: для критически мыслящего биолога в подобном
заявлении прячется святотатственное отрицание подлинного развития в мире
живого.
К несчастью, слишком многие любители животных, особенно
члены общества защиты последних, упорно отстаивают вышеуказанную
этически вредную точку зрения. Прекрасна и поучительна только та любовь к
животным, которая порождается любовью ко всякой жизни и в основе
которой должна лежать любовь к людям. Только те, кто способен
чувствовать именно так, могут дарить свою привязанность животным без
нравственного ущерба для себя. Разочарованный и ожесточенный человек,
который из-за прегрешений отдельных индивидов восстает против всего
человечества и отдает свою любовь только собакам и кошкам, совершает
роковую и отвратительную ошибку. Ненависть к людям и любовь к животным -
зловещая и опасная комбинация. Разумеется, это не относится к тем, кто
по той или иной причине обречен на одиночество и обзаводится собакой,
чтобы удовлетворить свою потребность любить и быть любимыми. Желание это
вполне законно и безобидно, а одиночеству, бесспорно, нет места, если
на свете есть хотя бы одно существо, которое радуется вашему возвращению
домой.
Изучение гармонического согласия, царящего между хозяином
и собакой, дает чрезвычайно много для понимания психологии как людей,
так и животных, а иногда бывает и очень увлекательным. Выбор собаки уже
говорит о многом, а еще больше можно узнать из отношений, складывающихся
затем между этим человеком и его подопечным. Как и у людей, полная
противоположность характеров супругов, как и полное их сходство, часто
гарантирует безоблачное счастье обеих сторон. Муж и жена, долго
состоящие в браке, нередко становятся похожими друг на друга, как брат и
сестра, и точно так же у хозяина и собаки вырабатывается общность манер
и привычек, производящая подчас комическое и в то же время трогательное
впечатление. У опытных владельцев такое сходство усиливается благодаря
выбору определенной породы или конкретной собаки, так как этот выбор
обычно подсказывает симпатией и родственными чертами характера. Суки
чау-чау, которых поочередно выбирала себе моя жена, могут служить
типичным примером таких "симпатичных" и "гармонирующих" собак. То же
относится ко мне самому, и наши друзья, хорошо знающие нас и наших
собак, нередко развлекаются тем, что выискивают черты сходства между
нами и ними. Собаки моей жены всегда особенно чистоплотны и в известной
мере любят порядок. Они никогда не побегут напрямик через лужу, а
проходя между клумбами или грядками, не наступят на взрыхленную землю и
не заденут ни единого растения, хотя их специально этому не обучали. Мои
же собаки, увы, готовы валяться в любом мусоре и натаскивают в дом
чудовищное количество грязи. Короче говоря, различия между нашими
собаками аналогичны различиям моего характера и характера моей жены.
Отчасти это объясняется тем, что жена всегда выбирает из нового помета
тех щенков, в которых преобладает наследственность более "благородных",
сдержанных, почти как кошки, чистоплотных чау-чау, тогда как я
предпочитаю потомство тех, в ком проявляется более живая и бойкая, хотя и
безусловно более плебейская, натура их прародительницы, моей овчарки
Титы.
Еще одна аналогия обнаруживается в том, что собаки моей
жены едят умеренно и изящно, а их кровные родственники, принадлежащие
мне, предаются гнусному обжорству. Но почему так получается, право,
сказать не могу. На мой взгляд, "параллельная", или "гармонирующая",
собака приносит человеку ощущение душевного равновесия и даже
удовлетворения собой. Но все складывается по-иному с типом собак,
обратным гармонирующему типу. Совсем недавно мне довелось наблюдать на
улице иллюстрацию вышесказанного. Бледный узкогрудый человек с хмурым
тревожным лицом, одетый бедно, но респектабельно, как одеваются мелкие
чиновники, и даже в пенсне, шел в сопровождении тощей овчарки, которая
уныло брела рядом с ним. В руке у него был тяжелый хлыст, и, когда он
внезапно остановился и собака на несколько сантиметров переступила
запретную черту, рукоятка этого хлыста с силой опустилась на ее нос, а
на лице неизвестного отразилась такая черная ненависть и нервное
раздражение, что я с трудом удержался, чтобы не вмешаться и не устроить
публичный скандал. Держу пари на что угодно, что злополучная собака
играла в жизни своего еще более злополучного хозяина ту же роль, какую
он сам играл в жизни своего, вероятно, столь же жалкого начальника.

Собаки и дети.
"Других нисколько не манило Помериться с тобою силой. Иное дело, что, любя, Трепал меня ты, я - тебя." - У.Лендор

Мне не очень повезло в том смысле, что я
провел свое раннее детство без собаки. Моя мать принадлежала к
поколению, которое только что открыло для себя микробов. Тогда в
зажиточных семьях большинство детей болело рахитом, потому что молоко
стерилизовалось до тех пор, пока все витамины не разрушались полностью.
Только когда я достиг мыслящего возраста и с меня можно было взять
достаточно надежное честное слово, что я не дам собаке облизывать себя,
мне наконец было дозволено обзавестись первой в моей жизни собакой. К
несчастью, этот песик оказался настоящим дураком и надолго отбил у меня
всякое желание иметь собаку. Я уже рассказывал вам об этом бесхребетном
существ - таксе Кроки. Мои же дети росли в теснейшем общении с собаками -
в годы из раннего детства у нас было пять собак. Я словно сейчас вижу,
как эти крошки, к неописуемому ужасу моей бедной мамы, проползали на
четвереньках под животом огромной овчарки. Когда мой сын учился ходить,
он имел обыкновение вцепляться в длинный хвост Титы, чтобы принять
вертикальную позицию, необходимую для хождения на двух, а не на четырех
конечностях. Тита переносила эту операцию с ангельским терпением, но
едва малыш выпрямлялся и отпускал ее истерзанный хвост, как она
принималась вилять этим хвостом с таким облегчением, что, как правило,
задевала своего маленького мучителя, и он снова валился на пол.

Чуткие собаки особенно ласковы с детьми любимого хозяина, словно они
понимают, как дороги ему эти существа. И бояться, что собака причинит
вред ребенку, нелепо; наоборот, существует опасность, что собака,
спуская детям слишком многое, может приучить их к грубости и неумению
замечать чужую боль. Этого следует остерегаться, особенно когда речь
идет о крупных и добродушных псах вроде сенбернаров и ньюфаундлендов. Но
обычно собаки прекрасно умеют уклоняться от слишком уж назойливого
внимания детей - факт, обладающий значительной воспитательной ценностью;
поскольку нормальные дети получают большое удовольствие от общества
собак и огорчаются, когда те от них убегают, они вскоре начинают
соображать, как следует себя вести, чтобы собаки видели в них хороших
товарищей. В результате дети, хотя бы немного тактичные от природы, еще в
очень раннем возрасте привыкают считаться с другими.
Когда,
придя в гости, я замечаю, что собака не избегает пяти-шестилетнего
ребенка, а спокойно к нему подходит, мое уважение и к ребенку и ко всей
семье немедленно возрастает. К несчастью, дети наших соседей лишены той
мягкости, которая необходима для общения с собакой. В окрестностях нашей
деревни вы не встретите группы мальчишек, которых сопровождал бы собака
- и тем более несколько собак. Конечно, я знаю немало ребятишек,
которые у себя дома ласковы с собаками, но стоит им собраться большой
компанией, как в ней непременно отыщется хотя бы один любитель мучить
животных, и он подчинит своему влиянию всех остальных. Как бы то ни
было, но средняя нижнеавстрийская собака, завидев среднего
нижнеавстрийского мальчика, пускается наутек. Однако такое положение
вещей отнюдь не обязательно, и существует оно далеко не везде. Например,
в Белоруссии почти в любой деревне вы обязательно увидите на улице
смешанную компанию мальчишек и собак - белоголовых карапузов пяти-семи
лет и разнообразных дворняжек. Собаки нисколько не боятся мальчуганов,
а, наоборот, питают к ним глубочайшее доверие, что позволяет многое
узнать о характере и наклонностях этих малышей.
Самый
удивительный из известных мне примеров дружбы между собакой и ребенком
относится к дням моего собственного детства. Ребенком был мой будущий
шурин, Петер Пфлаум, сын владельца замка Альтенберг, а собакой -
огромный угольно-черный ньюфаундленд. Лорд, как звали ньюфаундленда,
обладал поистине идеальным характером: он был храбр до безрассудства,
предан, умен и благороден. Петер же, как он любил похвастать и теперь,
заслуженно слыл отпетым шалуном и проказником. И вот этого
одиннадцатилетнего мальчика огромный ньюфаундленд выбрал своим хозяином,
когда его уже взрослым, полуторагодовалым псом привезли в Альтенберг.
Мне до сих пор непонятно, чем объяснялся его выбор, поскольку Лорд
принадлежал к тому типу собак, которые обычно тяготеют к взрослым
мужчинам - чаще всего к главе семейства. Возможно, тут какую-то роль
сыграли рыцарственные побуждения, так как Петер был самым маленьким и
слабым не только по сравнению со своими тремя братьями, но и со всей
буйной компанией из множества мальчишек и двух-трех девочек - грозой
альтенбергского леса, где ни играли в индейцев и устраивали взрывы очень
реалистические, а зачастую и вполне реальные. Но хотел бы я посмотреть,
какой мальчишка рискнет ударить другого мальчишку, если собака,
могучая, как лев, и черная, как ночь, тут же положит ему на плечи две
тяжелые лапы, обнажит у самого его носа огромные белоснежные зубы и
угрожающе заворчит в тоне самой низкой органной трубы. Петер платил за
эту преданность горячей любовью, и они с Лордом были неразлучны. В
результате его образование несколько страдал, так как даже сам господин
Нидермейер, строгий гувернер мальчика, рано лишившегося отца, не
осмеливался поднять голос на Петера - в противном случае из угла комнаты
донеслось бы зловещее рокочущее рычание и к ним величественно
приблизился бы черный лев, после чего господину Нидермейеру осталось бы
только беспомощно пожать плечами и отвернуться.
Моя мать
рассказывала мне о таком же случае в доме ее родителей, где могучий
леонбергер (эта порода также принадлежит к крупнейшим) избрал своей
хозяйкой младшую из сестер, которую, как и Петера, безжалостно тиранили
старшие дети. Я питаю предубеждение против людей - и даже очень
маленьких детей, - которые боятся собак. Предубеждение это абсолютно
неоправданно - вполне естественно, что маленькое существо при первом
знакомстве пугается больших незнакомых собак и не умеют обходиться с
ними, вполне оправдано, так как на это способны лишь те, кто чувствует
природу и животных. Мои собственные дети становились заядлыми
собачатниками еще задолго до того, как им исполнялся год, и они даже
подумать не могли, что собака способна причинить им зло. По этой причине
моя дочь Агнесса, когда ей было около шести лет, напугала меня до
полусмерти. Случилось это при следующих обстоятельствах. Однажды Агнесса
и ее брат вернулись с прогулки в сопровождении большой красивой
овчарки, которая пристала к ним по дороге. Я решил, что собаке лет
шесть-семь - в дальнейшем оказалось, что я не ошибся. Овчарка шла за
детьми до самого дома, держалась "рядом". Она казалась пришибленной и
дала мне погладить себя с большой неохотой, наморщив губы. Но к детям
она льнула с непонятным упорством. Я ничего не мог понять. Собака
казалась душевно неуравновешенной, а главное, с какой стати она внезапно
прониклась любовью к моим детям? Позже все объяснилось самым
естественным образом. Овчарка была очень нервной и боялась ружейных
выстрелов. Она жила в деревне, километрах в девяти выше по реке, и во
время местного праздника стрельба в тире привела ее в такой ужас, что
она убежала куда глаза глядят и не сумела отыскать дорогу домой. У ее
владельца было двое детей, которых овчарка обожала и которые были
примерно ровесниками моим. Вот почему она и пристала к Агнессе и ее
брату, когда повстречала их. Но тогда я ничего этого не знал и не
слишком охотно уступил мольбам детей, которые упрашивали оставить
овчарку у нас, если ее хозяин не отыщется. Конечно, им очень нравилось,
что такая большая и красивая собака с таким упорством ищет их общества.
Ситуация, помимо всего прочего, осложнялась еще и тем, что наш
собственный пес Волк I также был чрезвычайно привязан к детям на особый,
независимый и сдержанный лад волчьей собаки-самца. Нетрудно понять, что
появление этого угодливого раба, этого наголо самозванца, который
узурпировал его место в сердце детей, смертельно уязвило гордость Волка.
Сначала моих многочисленных угроз, обращенных к обоим псам, и робкого
вида пришельца оказалось достаточно, чтобы предотвратить драку. Но взрыв
был неизбежен. Мне пришлось удалиться в некое небольшое помещение за
ванной на вернем этаже, как вдруг мои мирные размышления были прерваны
шумом ожесточенной собачьей драки, к которому - о ужас! - тут же
примешались вопли моей маленькой Агнессы, звавшей на помощь. Я кинулся
вниз по лестнице, одной рукой придерживая брюки, и видел перед крылом
ужасающее зрелище - двух собак, сцепившихся в беспощадной схватке, и
торчащие из-под них ножки моей дочери. Обезумев, я кинулся к ним,
схватил собак за загривки, с нечеловеческой силой разнял их и увидел,
что Агнесса лежит на спине и тоже крепко держит Волка и незнакомца за
шеи, стараясь их растащить. Потом она объяснила мне, что произошло:
усевшись на землю между двумя псами, она принялась гладить обоих, чтобы
помирить. Конечно, это средство возымело противоположное действие, и псы
бросились друг на друга. Агнесса хотела их разнять и не выпустила, даже
когда они опрокинули ее на спину и продолжали драться над ней. И
все-таки она ни на секунду не подумала, что тот или другой может укусить
и ее.

Как выбрать собаку.
Как я узнаю, верен ли мой выбор? В.Шекспир.

Венецианский купец. Выбор - всегда дело
затруднительное, и особенно когда речь идет о выборе собак, поскольку
существует множество самых разнообразных пород; знаток же может дать
правильный совет, только если он знаком с будущим владельцем и понимает,
чего тот хочет от своей собаки. Например, сентиментальная и одинокая
старая дева, ищущая подходящий предмет для любви и забот, не обретет
искомого утешения в сдержанной и высокомерной чау-чау, которая презирает
ласки и встречает вернувшуюся хозяйку только легким помахиванием
хвоста, вместо того чтобы запрыгать от радости, как другие собаки. Тем,
кому нужна нежная и привязчивая собака, которая положит голову на колено
хозяина, поднимет янтарные глаза и будет часами взирать на него с немым
обожанием, я порекомендую ирландского сеттера или представителя
какой-нибудь сходной длинноухой и длинношерстной породы. На мой же вкус,
эти собаки слишком сентиментальны. В наши беспокойные и тревожные
времена хватает причин для грусти, и, пожалуй, для большинства из нас не
так уж полезно постоянное соприкосновение с существом, которое время от
времени напоминает о своем присутствии пусть кротким, но глубоким
вздохом. Веселое и печальное настроение равно заразительны, и человек с
живым и солнечным характерном повсюду несет с собой бодрость и радость.
То же относится и к веселой собаке, и мне кажется, что популярность
многих смешных пород объясняется именно нашей потребностью в веселье.
Шаловливость сельям-терьера и его преданность хозяину могут послужить
неплохой моральной поддержкой человеку меланхолического склада. Кто не
улыбнется, когда забавное маленькое существо, преисполненное радости
жизни, подбежит, подпрыгивая на своих коротеньких лапках (один мой
знакомый окрестил их "ходильными сосочками"), наклонит голову и с
невинным лукавством поглядит на хозяина, приглашая его поиграть?

Тому, кто ищет не просто друга, но и неискаженный характер, я посоветую
обзавестись собакой совсем иного типа. Сам я предпочитаю собак,
относительно недалеко ушедших от диких форм. Мои гибриды чау-чау и
немецких овчарок и внешне и внутренне очень близки к своим диким
предкам. Чем меньше одомашнивание изменило породу, чем больше свойств
вольного хищника сохраняет собака, тем выше я ценю ее дружбу. По той же
причине мне не нравится излишнее искажение истиной природы собаки, к
которому может привести обучение, и я не хочу даже, чтобы мои собаки
утратили свой первобытный охотничий инстинкт, который причиняет мне
немало хлопот и обходится довольно дорого. Будь они кроткими ягнятами,
не способными обидеть и мухи, мне не казалось бы таким чудом, что я
спокойно могу вверить им моих друзей. Впервые я понял это после одного
довольно страшного случая. Как-то в жестокие зимние морозы в наш
занесенный снегом сад забежал олень, и три мои собаки его растерзали. Я
стоял, пораженный ужасом, возле окровавленного трупа и вдруг осознал,
какое безусловное доверие внушает мне система запретов, управляющих
действиями этих свирепых хищников, - ведь в то время мои дети были
гораздо меньше и беззащитнее оленя, чьи истерзанные останки лежали
передо мной. Я даже удивился абсолютному бесстрашию, с каким я ежедневно
отдавал хрупкие тельца моих детей во власть этих челюстей, столь
похожих на волчьи. Действительно, для собаки напасть на детей хозяина -
вещь неслыханная, и я убежден, что психически здоровая собака вообще на
это не способна. Однако нервную высокопородистую собаку, а иногда даже и
полукровку, ревность, к которой все собаки очень склонны, может довести
до ужасных поступков.
Недавно я узнал о действительно жутком
происшествии, когда не чистопородный терьер, прежде баловень семьи, был
после рождения ребенка посажен на цепь и при первом удобном случае
прыгнул в коляску и загрыз малыша. К счастью, это редчайший случай, и
ревность, как правило, не достигает столь опасного накала, причем,
насколько можно судить, в такой степени поддаться ей способны только
собаки наиболее инфантильного типа. Мои волчьи собаки никогда не
ревновали к маленьким детям, а, наоборот, сами относились к ним более
или менее по-родительски. И, возможно, тут кроется одна из причин,
почему я так люблю этот тип собак. Впрочем, здесь мы переходим в область
вкуса, и я прекрасно понимаю, что моя дикая хищная собака далеко не
обязательно должна внушать симпатии всем и каждому.
Волчьи
собака из-за чувствительности, сдержанности и независимости характера
довольно туго поддаются обучению, и использовать присущие им поистине
невероятные психические ресурсы удается только тому, кто знает их и
понимает по-настоящему, и только для такого человека они могут стать
источником радости и удовлетворения. Другие обретут то же в честном
добром боксере или эрдельтерьере - ведь начинающий фотограф добивается
значительно больших успехов, когда работает с простой зеркалкой, а не со
сложной, снабженной множеством приспособлений камерой. Это вовсе не
значит, что я хочу опорочить собак с несложной и прямолинейной психикой.
Наоборот, я очень люблю боксеров и больших терьеров, чью мужественную и
привязчивую натуру не удается испортить даже очень неумелым
воспитателям. К тому же я хотел бы подчеркнуть, что мои высказывания о
качествах отдельных собачьих породах, естественно, носят очень
обобщенный характер, так как существует безграничное множество
индивидуальных исключений. В сущности, такое обобщение не менее уязвимо,
чем попытка подвести под одно исчерпывающее определение всех англичан,
французов или немцев. Я знаю чрезвычайно чувствительных боксеров и
бесхарактерных чау-чау, я даже был знаком с весьма решительным и
независимым спаниелем. Моя серебристо-серая Сюзи, на чей характер,
бесспорно, значительное влияние оказала кровь ее предков-овчарок, бывает
обаятельно-дружелюбной с нашими гостями и почти совсем лишена гордости
высокомерия других чау-чау.
Пожалуй, вместо того чтобы давать
конкретные советы, полезней будет предостеречь начинающих, каких собак
приобретать не следует и каких наклонностей в них нужно избегать. Но
прежде чем продолжать, я хотел бы указать, что, предостерегая, вовсе не
ставлю себе целью отговорить кого-нибудь от приобретения собаки. Любая
собака лучше, чем ничего, и даже если начинающий владелец собаки
пренебрежет моими изложенными здесь правилами, он все-таки получит от
своей собаки много удовольствия. Однако удовольствие это будет еще
большим, если он учтет мои заветы, первый из которых гласит: покупайте
собаку, здоровую и телом и духом. Если у вас нет каких-либо веских
причин для иного выбора, берите самого сильного, толстого и бойкого
щенка в помете (эти три свойства сопутствуют друг другу с удивительным
постоянством). Необходимо учитывать, что сучки всегда бывают мельче
кобелей. Если у родителей или щенят проявляются какие-либо признаки
вырождения, лучше вовсе отказаться от щенка. Особенно осторожным следует
быть, имея дело с иностранными породами, так как тут из-за малого числа
хороших экземпляров возможен тесный инбридинг. Лучше собака с
родословной победнее - лист, официально ее заверяющий, как правило,
вскоре исчезает, погребенный под другими бумагами в каком-нибудь ящике
письменного стола, - но зато более жизнеспособна, менее нервная. Как
станет ясно из главы "Призыв к тем, кто разводит собак", я придерживаюсь
весьма низкого мнения о современных принципах разведения собак,
принципах, которые слишком большое значение придают "красоте" собак,
пренебрегая их умственными способностями, а потому искренне советую
начинающим не приобретать собаку со слишком уж "хорошей" родословной.
Приобретая помесь, вы имеете гораздо меньше шансов оказаться владельцем
нервного, умственно ущербного животного, чем купив собаку с восемью
чемпионами в родословной. Немецкую овчарку всегда следует брать от
родителей, принадлежащих к служебной линии, и в этом случае
удостоверение ее происхождения от чемпионов имеет вполне реальную
практическую ценность.
Прежде чем обзавестись собакой, следует
взвесить, не окажется ли это для вас слишком большой нервной нагрузкой.
Очень подвижные собаки, вроде фокстерьеров, легко могут вывести из себя
неуравновешенного человека, особенно если их непоседливость порождается
не столь жизнерадостностью, сколько чрезмерно возбудимой нервной
системой. Прикидывая размеры собаки с учетом размеров вашего жилища,
следует принимать во внимание и ее темперамент. Сентиментальный сеттер,
для которого главное удовольствие - умильно взирать на хозяина, будет
меньше страдать от тесноты городской квартиры, чем шаловливый маленьких
терьер. Впрочем, и в самой маленькой квартире требуется не больше, чем
для вашего собственного здоровья, - вполне достаточно двух получасовых
прогулок по свежему воздуху. Многие неопытные любители собак часто
делают ошибку, выбирая того щенка, который в первые же минуты знакомства
начинает делать им дружеские авансы. Следует помнить, что в этом случае
вы, несомненно, выбираете наибольшего подхалима, и вряд ли в дальнейшем
вам будет приятно наблюдать, как ваша собака точно так же приветствует
всех чужих подряд. Выбрав из девяти тявкающих меховых клубочков именно
Сюзи, я предпочел ее остальным отчасти потому, что именно она проявила
наибольшее негодование, когда ее коснулись мои руки, то есть руки
постороннего. Пресмыкательство - это один из худших собачьих пороков, и,
как я уже упоминал, оно развивается в результате сохранения
неразборчивого дружелюбия, которое молодые щенята проявляются по
отношению ко всем людям и ко взрослым собакам. Пороком это становится
только у взрослых собак, для молодых же такое поведение вполне
нормально, и ничего дурного в нем нет. К несчастью, невозможно
предсказать, вырастет ли из ласкового щенка подхалим или с возрастом он
приобретет необходимую сдержанность по отношению к чужим. Поэтому, имея
дело с породами, у которых эта сдержанность развивается позднее, лучше
подождать с покупкой щенка, пока ему на исполнится пять-шесть месяцев.
Вышесказанное особенно относится к спаниелям и другим длинноухим
охотничьим собакам; у чау-чау эта черта развивается раньше, и даже в два
- два с половиной месяца у них уже можно заметить черты индивидуального
характера. Если опасность заполучить подхалима отсутствует, то есть
дело касается пород, для которых такая склонность чужда, или если
покупатель знает обоих родителей своей будущей собаки, я посоветовал бы
ему забрать щенка как можно раньше, едва его можно будет без вреда для
него разлучить с матерью. Разумеется, такого щенка нужно будет очень
хорошо кормить, преимущественно мясом и молоком, через довольно коротки
промежутки, не забывая добавлять к его рациону средства против рахита,
например рыбий жир. Чем более молодой взята собака, тем, как правило,
крепче становится ее привязанность к хозяину впоследствии и тем больше
удовольствия будет она ему доставлять, особенно когда он будет
вспоминать, чего это ему стоил. Ради таких воспоминаний можно смирится с
изгрызенными туфлями и ботинками или с двумя-тремя пятнами на ковре.

И последний совет. Он продиктован моими личными пристрастиями, а потому
читатель может сразу же пропустить его мимо ушей: если возможно,
выбирайте суку, несмотря на то, что две ее течку в году и причинят вам
некоторые неудобства. Думаю, все опытные владельцы собак согласятся со
мной, что с точки зрения характера сука всегда предпочтительнее, чем
кобель. Одно время у нас в Альтенберге жили четыре суки: моя немецкая
овчарка Тита, Пиги - чау-чау моей жены, Кати - такса моего брата и
бульдог моей свояченицы. Только собака моего отца была кобелем, и ему
было нелегко отгонять от нашего дома непрошеных ухажеров. Как-то течка у
Пиги и Кати началась одновременно, но мы продолжали брать их с собой на
Дунай, поскольку могли опасаться мезальянса - Пиги хранила абсолютную
верность нашему псу Буби, а для миниатюрной таксы в окрестностях просто
не нашлось бы подходящего партнера. Я давно привык, что нас сопровождают
и чужие собаки, но после того, как мы вышли из деревни на этот раз,
размеры нашей свиты меня поразили, и я начал счет - оказалось, что,
кроме наших пяти, за нами бежало еще шестнадцать псов. Следовательно,
наш эскорт состоял из двадцать одной собаки. И тем не менее я повторяю
свой совет: сука более преданная, чем кобель, ее психика тоньше, богаче и
сложнее, чем у кобеля, и, как правило, она умнее, чем кобель. Мне
довелось близко узнать очень многих животных, и я утверждаю, что из всех
четвероногих созданий ближе всего к человеку по тонкости восприятия и
по способности к истинной дружбе стоит именно сука. И странно, что ее
название превратилось в ругательство.

Призыв к тем, кто разводит собак.
У цирковых собак, исполняющих сложные трюки,
которые требуют большой сообразительности, редко имеются родословные. И
дело не в том, что бедным дрессировщикам не по карману породистые собаки
- талантливые цирковые собаки стоят бешенных денег, - а в том, что
животным-артистам требуются не физические, а психические качества.
Помеси подходят для этой работы не только потому, что они умнее, но
главным образом потому, что они куда менее "нервны", поскольку их более
крепкий организм позволяет им выдерживать значительное нервное
напряжение. Из всех моих собак только одна была чистопородной и могла бы
участвовать в выставках - немецкая овчарка Бинго. Это был очень
благородный пес, рыцарь без страха и упрека, но по тонкости восприятия и
сложности психики он не шел ни в какое сравнение с Титой, весьма
плебейской овчаркой, вообще не имевшей родословной. У моего французского
бульдога родословная, правда, была, но он не пошел в своих
аристократических предков и не стал воплощением породистости - этому
препятствовало крупное сложение, слишком вытянутая голова, слишком
длинные ноги и слишком прямая спина. Короче говоря, для французского
бульдога он слишком уж походил на нормальную собаку. Но одно я знал
твердо: ни один чемпион его породы по умственным качествам не годился
моему Булли и в подметки.
Как ни грустно, но стремление
поддерживать в породе строжайшие стандарты определенных физических
данных несовместимо с развитием умственных качеств. Индивиды, отвечающие
и тем и другим требованиям, настолько редки, что не в состоянии
послужить основой для дальнейшего развития своей породы. При всем
желании я не могу вспомнить ни одного великого мыслителя, который
физически был бы сравним с Аполлоном, и ни одной настоящей красавицы
хотя бы со средними умственными способностями, и точно так же мне не
известен ни один собачий чемпион, которого я хотел бы получить в свою
собственность. Нельзя сказать, что эти два разнонаправленных идеала
обязательно должны исключать друг друга, и трудно понять, почему собака с
безупречным физическим сложением не может быть и умственно столь же
одаренной; однако и по отдельности эти идеалы настолько редки, что их
объединение в одной особи крайне маловероятно. Если даже кто-нибудь
поставит себе целью вывести такое совершенство, он убедится, что
достигнуть его без какого-либо компромисса невозможно.
Для
собак, как и для голубей, выход их этой дилеммы был найден в организации
двух выставок разного типа, на которых животных судят либо по
экстерьеру, либо по умению "работать". У голубей дело зашло уже так
далеко, что функции декоративных и почтовых пород разграничены
полностью. Тенденция к подобному разделению, на мой взгляд, намечается и
в отношении немецких овчарок. Несомненно, некоторые нервные и злобные
обладатели медалей за экстерьер отличаются характером, настолько далеким
от идеала, что их следует отнести к совсем иной категории, чем
настоящих "рабочих" овчарок, чьи исключительные качества позволяют
человеку использовать их для самых различных целей. В прошлом, когда
собаки больше использовались для дела, а не для забавы, при выборе
производителя вряд ли пренебрегали его психическими способностями. С
другой стороны, дефекты характера проявляются и у отдельных типов собак,
которые используются только для рабочих целей. По мнению весьма видного
авторитета в этом вопросе, отсутствие преданности одному хозяину у
некоторых охотничьих собак объяснятся именно их специализацией. При
выведении этих пород основное внимание обращалось на остроту чутья, и
вполне возможно, что предпочтение отдавалось животным, которые не
отличались преданность одному хозяину, поскольку богатые
охотники-любители нередко поручают поиски раненной дичи наемным
служителям, и хорошая охотничья собака должна уметь работать с ними не
хуже, чем со своим владельцем.
Но проблема становится очень
серьезной, когда мода, эта глупейшая из глупейших особ женского пола,
начинает диктовать бедной собаке, какой должна быть ее внешность; и из
всех вошедших в моду пород не найдется ни единой, чьи первоначально
прекрасные психические способности не были бы в результате погублены.
Только там, где эту породу продолжали культивировать ради дела, без
реверансов в сторону моды, она сохраняла свои первозданные достоинства.
На родине шотландской овчарки все еще имеются линии, в которых уцелели
изначальные способности, но породистые экземпляры, бывшие в первые годы
века "последним криком" по всей Европе, подверглись почти невероятному
процессу умственной деградации. Точно так же пока еще существуют
настоящие сенбернары в монастыре Святого Бернара и на Тибете, но в
Центральной Европе мне приходилось видеть только умственных недоносков.
Когда практическая польза перестает быть целью "модернизации"
какой-нибудь породы, ее можно считать обреченной. Даже щепетильно
честные владельцы питомников, которые скорее умрут, чем используют
собаку, не отвечающую всем необходимым требованиям, считают вполне
этичным получать потомство от физически красивых, но умственно отсталых
собак, а затем и продавать этих щенят.
Любящий животных
читатель, для которого я и пишу эту книгу, поверь мне: ты довольно скоро
перестанешь гордиться тем, что твоя собака почти точно соответствует
идеальному физическому стандарту своей породы, а такие ее психические
недостатки, как нервность, злобность или трусость, будут раздражать тебя
все сильнее и сильнее. Так что в конечном счете ты, несомненно, извлек
бы больше радости из общества умной, верной и храброй собаки, не
блещущей родословной, чем из обществе своего чемпиона, который,
возможно, обошелся тебе в целое состояние.
Как я уже упомянул,
при отборе физических и психических черт возможны определенные
компромиссы - это подтверждается тем фактором, что различные чистые
породы собак долгое время сохраняли лучшие черты характера, пока не
стали жертвой моды. И все-таки собачьи выставки опасны уже сами по себе,
так как сравнение чистопородных собак по экстерьеру неминуемо приводит к
культивированию и гиперболизации тех черт, которые, собственно, и
определяют каждую данную породу. Если просмотреть старинные рисунки,
которые в Англии, например, восходят к средним векам, и сравнить эти
изображения с современными представителями тех же пород, последние
начинают казаться злыми карикатурами на своих отдаленных предков.
Особенно это заметно на чау-чау, вошедших в моду только в последние
десятилетия. В двадцатых годах чау-чау все еще оставалась собакой, тесно
связанной с дикими формами: ее заостренная морда, раскосые глаза и
острые уши придавали ей то чудесное выражение, которое отличает
гренландских ездовых собак и других лаек - короче говоря, всех собак с
сильной примесью волчьей крови. Современное разведение чау-чау привело к
подчеркиванию тех черт, которые придают им сходство с толстым медведем:
морда стала короткой и широкой, почти как у мастифа, глаза утратили
раскосость, а уши почти исчезли в густой и длинной шерсти. Шотландские
терьеры - вот еще одна порода, которую я очень любил и психическую
деградацию которой оплакиваю. Лет тридцать пять назад, когда мой
шотландский терьер, сука Эли. Она следовала за мной по пятам, собаки
этой породы все без исключения обладали образцовым мужеством и
преданностью. Никакая другая собака не защищала меня так доблестно, как
Эли, ни одну из них мне не приходилось так часто выручать из схваток с
намного более сильными противниками, ни от одной я не должен был спасать
столько кошек, и ни одна из них, кроме Эли, не залезала за кошкой на
дерево! Как-то она загнала кошку на нижнюю развилку сливы, которая росла
чуть наклонно. Развилка эта находилась на высоте плеч взрослого
человека, но Эли одним прыжком взлетела на дерево. Затем Эли вскочила на
довольно толстую ветку, на которой было расположилась кошка и загнала
ее еще выше, но сама не удержалась и свалилась на нижний сук,
зацепившись ее заднюю лапу и помешавший упасть прямо на землю. Секунду
Эли провисела вниз головой, потом с большим трудом кое-как опять
взобралась на развилку и принялась яростно лаять на кошку, которая
примстилась на гибкой ветке всего в мере над ней. И вот тут произошло
невероятное - Эли отчаянно напрягла все мышцы и взметнулась вверх.
Тонкие ветки, конечно, не могли выдержать ее веса, но зато она успела
ухватить кошку, которая еще несколько секунд висела на дереве, изо всех
сил цепляясь за свой сучок. Затем они вместе пролетели добрых три метра и
шлепнулись на траву, а я бросился на помощь кошку, которую Эли не
выпустила, хотя падение и оглушило ее. Кошка осталась цела и невредима,
но Эли несколько недель хромала из-за разрыва мышцы плеча, которым она
стукнулась об землю. В отличие от кошек собаки отнюдь не всегда падают
на четыре лапы. Такими были шотландские терьеры тридцать пять лет назад -
ведь Эли вовсе не выделялась среди прочих. А теперь я испытываю
гнетущую печаль, когда наблюдаю поведение нынешних изящных, словно
вырезанных из черного дерева, представителей этой породы на улицах нашей
Вены, издавна любившей собак. Я знаю, что моя косматая Эли с кривым
ухом, которое пересекал шрам, не могла бы соперничать на выставке с
этими холеными красавицами. Но зато они трепещут перед собаками, которые
с визгом пустились бы наутек, повстречай они Эли.
Еще не
поздно. Еще найдутся шотландские терьеры, которые не отступят перед
сенбернаром и вцепятся в ногу любого человека, посмевшего хотя бы
повысить голос на их хозяина. Но их осталось очень мало, и среди
медалистов собачьих выставок вы их не найдете. А потому я хотел бы
задать следующий вопрос тем, кто занимается разведением собак и искренне
интересуется их будущим: разве не стоило бы в виде исключения получить
потомство от такой верной и мужественной собаки, даже если бы ее
экстерьер заметно уступал гармонично сложенным шедеврам современного
парикмахерского искусства?

Спасибо большое. Давно мечтала почитать эту книгу.

Прочитала на одном дыхании! Очень интересно! Спасибо!

Много слышала об этой книге. Теперь осталось только прочесть)